Андрей Чернов. Заметки о вечном

СКОЛЬКО N У МИРОЗДАНЬЯ

Царства, этносы и боги рождаются и в свой срок умирают. И когда бы не существовала преемственность культур, каждый раз человечество возвращалось бы в первобытное состояние.

Постмодернизм выхолостил смысл и сам обессмыслился. Но если мы хотим жить в эпоху восстановления культурного кода, нам важно знать не только, что именно мы собираемся восстанавливать, но и каким образом функционирует механизм, а если точней – организм культуры.

Мы наблюдаем физическую закономерность явлений и процессов, всякий раз возникающую после распада религиозного кода. Так было в Древнем Риме, так было перед Великой Французской революцией:

Первое атеистическое поколение – поэты, бунтари и – сопутствующие им – равнодушные.

Второе поколение – люди науки (частичное восстановление кода и обожествление «чистого знания»).

Третье – поколение кризиса (желание и невозможность восстановить код), поколение лишних людей, разделенное на «ищущих» и конформистов.

Четвертое, – как сказал бы Ремарк, – потерянное поколение. Мы скажем – поколение постмодернизма.

Разумеется, это всего лишь схема: отсутствие конфликта отцов и детей в конкретной семье или наличие верующих бабок способно внести в схему коррективы. Наиболее устойчиво поколение науки, оно способно к «почкованию», то есть к передаче собственного кода своим детям. И все же в жизни случается наблюдать семейную плеяду ученых, а еще реже династию поэтов или бунтарей. И если в третьем поколении не происходит восстановление кода, дети лишних людей становятся потерянным поколением.

В конце прошлого тысячелетия в очень узком кругу один из крупнейших российских банкиров жаловался, что, когда раскручивались, взяли первый попавшийся значок. (Автора уже никто и не помнит.) Значок стал популярным. Но когда провели исследование, психологи предупредили: еще год–другой, и этот знак станет мешать бизнесу: он очень острый, дробный, короче – никакой. («Кому бы заказать исправить?..»)

Не исправили. Через пару лет банк лопнул (разумеется, не только по причинам некачественного знака).

Когда тот же банк («Инкомбанк») покупал «Черный квадрат» Малевича, для перевозки холста был изготовлен специальный, чуть ли не несгораемый кейс. В нем картину доставили в банковский офис, и когда отомкнули все хитроумные замки дама-главбух (в банках тоже есть бухгалтерия), решительно отказалась ставить свою подпись на платежке. У нее просто не укладывалось в голове, как за   т а к о е   можно платить та–а–кие деньги.

Покупку оформили, призвав кого-то из имеющих право подписи вице-президентов. Но дама так и осталась в шоке. И, наверное, в неменьшем, чем первые зрители и критики Малевича.

«Черный квадрат» – не просто классика ХХ века. Это и его визитка, это и пророчество всего, что после сбылось: «атомный век», научно–техническая революция и революция информационная – с ТВ, с космическим и компьютерным нашим настоящим.

Сколько раз мы слышали, что первый, кто сравнил женщину с розой (имя неизвестно), и первый, кто написал «Черный квадрат» – гении, а имен «вторых» и знать не надо. Казалось, это непреложная аксиома искусствоведения. А оказалось, – пошлость.

В ноябре 1998 в московской «Галерее на Солянке» прошла выставка  художника Александра Панкина. Выставка вполне официальная, а народу набилось, как на полуподпольную. Но и народ какой–то странный, невернисажный, и даже возраст у народа интересный – от тринадцати до, наверное, восьмидесяти трех. Художников (во всяком случае узнаваемых) было немного: все больше искусствоведы, архитекторы, математики.

Я люблю концептуализм даже меньше, чем вообще постмодернизм. Напомню, что третий эшелон авангарда, называется все-таки арьергардом. А тот концептуализм, в котором есть и гордые амбиции, и унылый эпатаж, и вербальное неглиже с отвагой, но нет концепции, – контрацептуализм.

Попал я на выставку почти случайно, и понял, что с моих заведомо традиционалистских позиций мне не должно это нравиться. А мне нравилось. И очень. То есть, я даже еще не успел понять, что произошло, а уже увлекся игрой Александра Панкина. Той умной игрой, которую он себе позволяет проделывать с классическими холстами Малевича. Сначала делает копию (тоже мне, факт искусства!), а потом еще и в духе старого доброго Сальери чертит на ней какие–то полуокружности и прямые, проводит диагонали, заполняет поля рядами формул: сплошные квадратные корни, числа золотого сечения и прочее.

Зачем это? И как из этого возникает то без чего нет новаторства, а, значит, и искусства. И почему, а точнее, – по чему видно, что это уже не копия, не подражание классическому супрематизму, а именно свое?

Рассказывают, что когда Малевича корили его прямоугольниками, он изумлялся: мол, прямоугольников не рисую, рисую только квадраты.

У Александра Федоровича Панкина архитектурное образование. Он известный художник (работы в «Третьяковке» и в престижных западных музеях), начавший еще в ранних 60–х. Кто ж сегодня требует от шестидесятников молодых дерзаний? По биологическому возрасту эта генерация – уже дедушки и прадедушки.

Но вот, как за ниточку Панкин потянул за малевичскую фразу про четырехугольники и квадраты, взял «Супрематический рисунок 1920–х» (крест из двух прямоугольников и одной линии) и увидел его не на плоскости, а в объеме: плавают в трехмерном пространстве в разных плокостях три самых настоящих квадрата, а мы на холсте видим прямоугольники и не способны в загрунтованном двумерии увидеть пространство. Значит, зрение у нас, как, простите, у хорошего фотоаппарата, но и мышление, тоже плоскостное, фотографическое. Знаем, что ваза или яблоко трехмерны, ну и наделяем их плоские изображения трехмерием. А не знаем – видим лишь двумерный холст с прямоугольниками.

Панкин вместе с помогавшем ему братом Юрием изваяли объемную инсталляцию «Малевич – точка зрения – пространство». На выставке эта работа стояла посреди зала. За ней на стене висел холст Малевича, а перед ней – шагах в десяти – стоял стул для зрителя. Стул Панкин поставил так, чтобы, если сесть на него, прямоугольники на холсте Малевича совпали с висящими в пространстве пластиковыми квадратами инсталляции.

Я видел, что происходит с лицами людей, садящимися на этот стул. Одни – очень по–детски радуются. Другие – уходят куда–то вглубь и напрягаются.

И не надо было спрашивать, что случилось с теми, а что с другими. Просто миросозерцание у тех, кто радовался, явно неплоскостное. (Условно скажем, – пространственное. Или религиозное.) Они заранее знали, что этот мир не сам по себе возник, и теперь были счастливы, что доказательство многомерия вселенной им показали на «обратной модели». Да, с обычной точки зрения, то есть «со своего стула» я вижу плоский мир, в котором нет ни души, ни горнего духа. Но стоит мне со стула встать – прямоугольники становятся «одухотворенными» квадратами. Значит, это же может произойти и с более высокими измерениями мира.

...А теперь представьте истово верующего атеиста, но поклонника Малевича (непоклонники на вернисаж, видимо, просто не пришли),  и его реакцию на подобное «откровение». Жуть охватит! Это что ж, вся жизнь потрачена на веру в плоскостное двумерие?..

Малевич говорил, что он своим супрематизмом именно познает Бога и себя. До работ Панкина это казалось неким преувеличением.

Более тысячи лет назад один византийский богослов заметил, мол, икона – это только уподобительное изображение, помогающее от зримого подняться к тому простому, которое не имеет никакого чувственного образа. Ну а теперь представьте, как византийские иконы должны были действовать на варваров–язычников, наших с вами предков, и поймете, какую муку должен испытывать верующий  атеист на «электрическом» стуле Александра Панкина.

Искусство –  способ гармонизации хаоса силою вдохновения. И неудивительно, что за шесть веков до Малевича другой русский художник обошелся с пространством так же, как автор «Супрематизма».

Не нами замечено, что в иконе Троицы Андрей Рублев изобразил не одну, а целых три чаши. Хотя большинство посетителей Третьяковки с этим утверждением не согласятся, попробуем посчитать вместе: одна (символ причастия) стоит на престоле, контур другой – в виде лампады –  читается по внутреннему абрису ангелов, сидящих ошую и одесную от центрального, третья же – купель – проглядывает в ногах ангелов в виде зеленой травки позема.

В центре иконы – стоящая на престоле чаша. На нее указывает рука ангела, который сидит сзади престола. Рука с благословляющим жестом буквально нависла над чашей... Но вот мы отошли от иконы дальше и увидели, что рука не над чашей, а уже за ней. Только что она почти касалась чаши,  а теперь спокойно лежит на задней кромке престола.

Икона ожила. Ожил  и сам жест ангела в синих и вишневых одеждах.Рублевское «умозрение в красках» передает ту многомерную иерархическую картину зримого и незримого, которая мифологическим языком Библии была явлена средневековому человеку.

И только много позже о многомерности мира заговорила наука.

Со школы мы знаем, наш мир трехмерен и формула нашего мира 3 + 1. Три – это три пространственных координаты. Прибавленная единица – время.

Поэт (а в молодости и остепененный математик) Олег Хлебников в 1980–х заметил, что время есть проявление каждого последующего измерения в предыдущем. (И действительно: если в любом N–мерном мире что-то происходит, то без категории времени для его описания не обойтись.)

Поставим мысленный эксперимент по «развертке» вселенной из нулевого измерения, а проще говоря, – точки.

Предположим, что мы способны запустить механизм времени, приложив его к точке, плавающей в непространственной субстанции хаоса. Другими словами – дадим точке возможность изменять единственный свой единственный параметр – временной: наша точка будет двигаться по временной линии. (При отсутствии каких бы то ни было причин для кривизны, линия эта будет, вне сомнения, прямой.)

Потом, сдвинув по временной оси прямую, получим плоскость, а, сдвинув плоскость, обнаружим, что возник объем, то есть трехмерное пространство.

Считается, что это то самое пространство, из которого и состоит наша вселенная.

Однако это заблуждение.

Мысленно попытаемся сдвинуть пространство относительно пространства.

Чтобы не пугать читателя математическими построениями, прибегнем к помощи стихотворного трактата:

ПОДРАЖАНИЕ АЛЕКСАНДРУ АРОНОВУ

Точку подвинул – линия вышла.

А ее подвинул – получилась плоскость.

Плоскость опрокинул – объем образовался.

Так вот и построил пространство.

Стал сдвигать объем относительно объема –

Ничего не вышло кроме жара и грома.

Вместо идеального четырехмерия –

Жадная потная дура – материя.

На нее подую – пойду за газетами.

Пусть оно само собою сбывается.

Народились солнца (иные с планетами),

А на той, на синенькой, – жизнь затевается.

Времена текут, все текут, как из краника.

(Дай-то Бог, когда-то и Слово склубится.)

Ах, какие рожи вокруг… – ну и славненько! –

То Jurasic Park, то в копытце водица.

Расшифруем:

Мир первого уровня 1 + 1 – линейный прямой мир (сдвинули по времени точку и получили прямую линию).

Мир второго уровня 2 + 1 –  мир плоскостной (сдвинули линию и получили плоскость).

Мир третьего уровня 3 + 1 – трехмерный мир идеального пространства (сдвинули плоскость и получили пространство).

Кажется, достаточно сдвинуть трехмерное пространство по временной оси, и мы получим мир, в котором существуем мы, мир, в котором живет вся видимая наша вселенная.

Однако в этом мире нам явно будет пустовато. И неуютно без материальности, ведь нас будет окружать лишь бесплотность, то есть абсолютная пустота.

Наше реальное пространство – совсем не пространство идеального трехмерия, поскольку в каждой своей точке оно сдвинуто, то есть искривлено. И искривила пространство нашего мира материя. Но при этом сама материя – искривление пространства (известно, что при облучении пространства мощным электромагнитным полем рождаются виртуальные частицы).

Итак, по временной оси сдвигается не мир идеального и абстрактного пространства, а наш материальный мир уже искривленного пространства, в котором ни одна пространственная точка не совпадает со своими координатами в идеальном трехмерном пространстве.

Следовательно:

Мир четвертого уровня 4 + 1  – четырехмерный материальный, или, иными словами, – физический мир. Тот, в котором мы имеем честь пребывать с рождения до смерти.

Ребенку трудно объяснить, как из молока получается масло. Ведь молоко жидкое, а масло не очень. Но примерно так и материя «взбита» из пространственной «пустоты». Пространству просто некуда смещаться по временной оси, оно должно сдвинуться относительно себя, и пронизывающая все пространство вселенной материя – это и есть разноуровневые сгустки пространства.

Итак, пятое измерение (для нас) – время, четвертое – материя, третье – пространство, второе – плоскость, первое – прямая линия, нулевое – точка.

Если мы были правы в нашем начальном (и оставшемся недоказанном) допущении, то временная «плюс единица» нашего мира, видимо, будет говорить о том, что существует еще как минимум одно измерение более высокого порядка, то есть мир, описывающийся формулой 5 + 1. Тот, что на языке мифологического знания зовется духовным. И в нем уже не будет ни нашего искривленного пространства, ни нашего времени, ни нашей плотной материальности. Все привычные нам координаты мироустройства там окажутся просто напросто переосмыслены.

Самая известная формула, описывающая наш четырехмерный мир, открыта Эйнштейном:

                           E = mC²

В двумерном мире этой формуле соответствует формула площади круга:

                           S = pR²

Сходство этих формул вовсе не исчерпывается внешними признаками, а потому речь, видимо, может идти о некоей единой матрице, соединяющей реальный физический и плоский геометрический миры. Вряд ли можно объяснить случайным совпадением то, что квадрату скорости света во второй формуле соответствует не что–либо, а именно квадрат радиуса, а массе, искривляющей пространство четырехмерного мира, – число π, которое как раз и связывает длину окружности с ее диаметром. И, наконец, что же еще может быть в двумерном, нефизическом мире архетипом энергии, если не площадь круга?

Но есть и одно, весьма примечательное различие: в первом случае константой будет скорость света, а во втором число π.

Если мудрый исихаст Андрей Рублев корректен в своем умозрении, и иерархия вселенной действительно напоминает ряд вложенных друг в друга n–мерных «чаш», то нам не следует удивляться сущностной симметрии физических и геометрических формул. Ведь они объединены генетическим родством сущего. Пространство, материя и время – триада нашего мира. Но у миров иной n–мерности набор характеристик и будет иным. И это не должно нас смущать, как не смущает, скажем, отсутствие материальности в мире чистой геометрии.

Должно существовать как минимум два уровня гармонии: один будет соответствовать двумерному миру с его отношениям прямых отрезков, а другой будет связан с пространственно–временной кривизной физического мира.

Оказывается, что именно так и обстоит дело: первому уровню принадлежат иррациональные, а второму – трансцендентные числа. Известно, что первые никогда не сводимы ко вторым (и наоборот). Но до сих пор математика лишь констатировала принципиальную невозможность увязать бесконечные хвосты десятичных дробей иррациональных и трансцендентных чисел. Теперь, когда мы выяснили, что это объясняется принадлежностью их к мирам разной n–мерности, становится понятно, что, если гармония базируется лишь на операциях с квадратными корнями (как, скажем в случае золотого сечения), то такая гармония должна быть характерна для Первого (прямого), Второго (плоского) и Третьего (идеального мира неискривленного трехмерного пространства). Можно, конечно, при помощи математического аппарата сконструировать и n–мерное пространственный мир, но если при этом мы игнорируем реальность четвертого материального измерения и не показываем, что  происходит с материей и прочими измерениями уже на следующей ступеньке бытия, все наши попытки останутся игрой в абстрактный бисер. Тем более, если они рождены бытовой оговоркой: n–мерного пространства также не может быть, как и двумерной прямой. Пространство – свойство третьего измерения, но третье измерение и есть пространство.

Но если наш, выражаясь языком восточного мифа, «плотный» мир, включает в себя и все три «низших» измерения, значит, многое в нем можно объяснить и феноменом того же золотого сечения. Многое, но не все. Наука слишком долго отчуждала пространство от времени и вовсе не обращала внимания на материальность времени и пространства, а уж тем более на вырожденную материальность трансцендентных чисел. Привычно оперируя понятиями круга и шара, выстраивая многообразные кривые, математику нет нужды задумываться о том, что любое отклонение от прямой есть проекция четвертого (материального) измерения на плоскость двумерия или в пространство идеального трехмерия. Математик, как правило, не ставит перед собой задачи философского осмысления соподчиненности  и иерархии миров. Считается, что это просто не входит в его профессиональные обязанности. Но плата за это – тот кризис, в который сегодня погружается современная математика, утрачивая универсальность общепонятного (не нам, профанам, а самим жрецам науки) математического языка.

Ну а если языки разделены, то и Вавилонская башня должна рухнуть. А, значит, самое время заняться исследованием простых основ.

Из трансцендентных чисел наиболее известны два – π и е.

Оба они не просто связаны с некоей кривизной, но именно в силу этой связи являются следствием четвертого измерения нашего мира, его материальности. При этом е – «чисто кривое» число, а π – переходный мостик между прямым и круглым. Петербургский исследователь золотого сечения Борис Кузьмин однажды заметил, что формула длины окружности свидетельствует о связи безграничного (длина окружности) с конечным (диаметр) через трансцендентное. Или, как выразился по этому поводу Андрей Синявский, –  через потусторонее.

Добавим от себя: таким «потусторонним» в мире геометрических абстракций является происходящее из мира искривленного пространства, то есть, в том числе и человеческого мира, число π.

Нельзя построить знака, у которого не было бы двухуровневой иерархии – формы и смысла. Но если видимый мир синтезирует в себе свойства иерархически вложенных в него миров и по временной координате неизбежно стремится к пятому измерению (тому, которое путают с четвертым и которое из нашего плотного эгоцентризма представляется нам небытием), значит, гармонические связи материальной вселенной невозможно описать вне синтеза хотя разноуровневых констант – √5  (базы золотого сечения), √2 и числа  π.