В представлении историков и литературоведов князь Олег –закоренелый язычник. Как язычник он и гибнет[1]. Покажем, что это всего лишь миф, не позволяющий в силу априорной психологической «установки» понять логику русско-византийских договоров Олега 907[2] и 912 годов.

Полемика о договорах Олега уже третий век разворачивается в гадательной области и в результате сводится к тому, существовал ли договор 907 года и каким образом готовился договор 912 года. Ее наиболее полный библиографический свод читатель найдет в двух обстоятельных новейших исследованиях[3]. В этих же работах содержится и, без сомнения, ценнейший сравнительный материал по немногим дошедшим до нас византийским внешнеполитическим актам. Впрочем, те же авторы приходят к выводу, что и он мало что объясняет в механике заключения Олеговых договоров.

Долгое время считалось,

что византийские источники об Олеге не помнят.

Однако в Хронике Псевдо-Симеона

(последняя треть X века), повествуется,

что у росов был некий могущественный правитель,

от коего «росы получили свое имя <...>

после того, как им удалось избежать последствий того,

что предсказывали о них оракулы,

благодаря какому-то предостережению

или божественному озарению того,

кто господствовал над ними»[4].

Кроме того, замечено[5], что Константин Багрянородный

в книге «De Cerimoniis Aulae Byzantinae»

упоминает об участии русских судов

в критской экспедиции 910/911 годов,

вероятно, посланных Олегом[6],

а в арабском труде «Табаи-аль-Хайя-ван»,

принадлежащем историку конца XI – начала XII в.

ал-Марвази (написан около 1120 г.) русские,

по преданию, достигли Константинополя

«несмотря на цепи в заливе»

(В. Ф. Минорский предположил, что имеется в виду

именно кампания Олега 907 года[7]).

Кроме того, в морском трактате,

приписываемом традицией Льву VI,

примерно 905 годом датируются сведения

о «скифских ладьях»,

а в трактате «Тактика» упомянуты морские сражения

с арабами (906 г.) и росами[8].

Этих свидетельств достаточно, чтобы констатировать: и поход Олега, и договор 907 года – отнюдь не выдумка русского летописца.

Из «Повести временных лет» мы знаем, что в Киеве при Олеге словене, чудь и русь прозвались Русью[9]. Текстологическое совпадение с текстом Псевдо-Симеона («могущественный правитель, от которого росы получили свое имя») свидетельствует, что и предшественник Нестора, и Псевдо-Симеон пользовались какой-то неизвестной нам византийской хроникой[10].

Итак, Псевдо-Симеону известно, что у стен Царьграда Олег ослушался своих прорицателей, но не погиб. Что сделал Олег, мы знаем – заключил мир с греками. И он должен был погибнуть, когда б отведал вынесенного ему отравленного вина. Отвергнув дары, Олег заслужил прозвище Вещий и посрамил волхвов, предупреждавших, мол, замиришься – погибнешь. (Что, скорее, угроза, чем пророчество).

После византийского похода, как указывает русский летописец, Олег пять лет живет «в мире со всеми».

Но 912 году русский князь заключает на удивление выгодный ему договор с греками[11]. По доброй воле, безо всякой новой угрозы со стороны Руси, византийские императоры даруют Олегу беспрецедентные торговые льготы.

Текст договора, найденный Нестором в великокняжеском киевском архиве, был подписан Олегом 2 сентября. Никто, впрочем, не обратил внимания, что это день святого Маманта, а именно у его церкви по договору 907 года греки повелели русским селиться в Царьграде. (В том же контексте имя Маманта возникнет и в договоре Игоря.)

Уже одного этого достаточно, чтобы вновь напролет, но очень медленно перечитать все то, что относится к данному сюжету в Повести временных лет.

Цитирую в переводе:

В год 6415 (907). Пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли греки «Великая Скифь». И с этими всеми пошел Олег на конях и в кораблях; и было кораблей числом 2000. И пришел к Царьграду; греки же замкнули Суд, а город затворили. И вышел Олег на берег, и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам, и разбили множество палат, и церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других замучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море, и много другого зла сделали русские грекам, как обычно делают враги.

И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: «Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь». И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено. И испугались греки, и сказали: «Это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на нас Богом». И приказал Олег дать дани на 2000 кораблей: по 12 гривен на человека, а было в каждом корабле по 40 мужей.

И согласились на это греки, и стали греки просить мира, чтобы не воевал Греческой земли. Олег же, немного отойдя от столицы, начал переговоры о мире с греческими царями Леоном и Александром и послал к ним в столицу Карла, Фарлафа, Вермуда, Рулава и Стемида со словами: «Платите мне дань». И сказали греки: «Что хочешь, дадим тебе». И приказал Олег дать воинам своим на 2000 кораблей по 12 гривен на уключину, а затем дать дань для русских городов: прежде всего для Киева, затем для Чернигова, для Переяславля, для Полоцка, для Ростова, для Любеча и для других городов: ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу. «Когда приходят русские, пусть берут содержание для послов, сколько хотят; а если придут купцы, пусть берут месячное на 6 месяцев: хлеб, вино, мясо, рыбу и плоды. И пусть устраивают им баню – сколько захотят. Когда же русские отправятся домой, пусть берут у царя на дорогу еду, якоря, канаты, паруса и что им нужно». И обязались греки, и сказали цари и все бояре: «Если русские явятся не для торговли, то пусть не берут месячное; пусть запретит русский князь указом своим приходящим сюда русским творить бесчинства в селах и в стране нашей. Приходящие сюда русские пусть живут у церкви святого Маманта, и пришлют к ним от нашего царства, и перепишут имена их, тогда возьмут полагающееся им месячное, – сперва те, кто пришли из Киева, затем из Чернигова, и из Переяславля, и из других городов. И пусть входят в город только через одни ворота в сопровождении царского мужа, без оружия, по 50 человек, и торгуют, сколько им нужно, не уплачивая никаких сборов».

Цари же Леон и Александр заключили мир с Олегом, обязались уплатить дань[12] и присягали друг другу: сами целовали крест, а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скота, и утвердили мир. И сказал Олег: «Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам копринные», – и было так. И повесил щит свой на вратах в знак победы, и пошел от Царьграда. И подняла русь паруса из паволок, а славяне копринные, и разодрал их ветер; и сказали славяне: «Возьмем свои толстины, не даны славянам паруса из паволок». И вернулся Олег в Киев, неся золото, и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными[13].

Таков рассказ летописца об обстоятельствах первого договора Олега.

Договор сугубо торговый, в нем прописаны льготы русским купцам и регламент их поведения в Константинополе. О дани греков русским говорится, скорее, как о единовременной выплате городам, принявшем участие в походе (Новгород не назван). И ни о каком военно-политическом союзе Византии и Руси речи не идет.

Однако перед нами лишь сокращенный вариант текста, и свидетельство Константина Багрянородного об участии русского флота в критской экспедиции говорит о том, что пункт о военной помощи в первом договоре все же был.

Летописец приводит только две подлинные цитаты из договора. И если по первой («Когда приходят русские…») нельзя определить, от имени кого декларируется сказанное, то вторая цитата («Если русские явятся не для торговли, то пусть не берут месячное...») однозначно свидетельствует, что перед нами перевод с греческого списка. Подтверждением тому строки: «Приходящие сюда русские пусть живут у церкви святого Маманта, и пришлют к ним от нашего царства и перепишут имена их…».

Договор заключен в Константинополе, и далее летописец упомянул о том, что императоры-соправители Лев и Александр «имшеся по дань» (обязались уплатить дань) «и ротѣ заходивше межы собою, целовавше сами крестъ, а Олга водившее на роту и мужи его по Рускому закону, кляшася оружьем своимъ, и Перуномъ, богомъ своимъ, и Волосомъ, скотьемъ богом, и утвердиша миръ».

Совсем иное дело – подписанный Олегом в Киеве текст договора 912 года.

Договор начинается верительной грамотой послов (как показал С. М. Каштанов, это обычная практика в византийском внешнеполитическом делопроизводстве):

В год 6420 (911). Послал Олег мужей своих заключить мир и установить договор между греками и русскими, говоря так: «Равно другаго свещания[14], заключенного при тех же царях Льве и Александре. Мы от рода русского – Карлы, Инегелд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Рюар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид[15] – посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей, и его великих бояр, к вам, Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, бывшей между христианами и русскими, по желанию наших великих князей и по повелению, от всех находящихся под рукою его русских.

«Его» – то есть Олега. И далее говорит Олег, то есть следует сам текст договора, составленный при участии грека Иоанна (видимо, византийского посла) и им же переведенный на греческий еще в Киеве. С этим-то текстом, но уже в греческом варианте, Олег и отправляет посольство в Царьград:

Наша светлость, превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу, существовавшую постоянно между христианами и русскими, рассудили по справедливости, не только на словах, но и на письме, и клятвою твердою, клянясь оружием своим, утвердить такую дружбу и удостоверить ее по вере и по закону нашему.

Таковы суть главы договора, относительно которых мы себя обязали по Божьей вере и дружбе.

«Божья вера»… Это выражение может показаться ошибкой, ведь православные императоры веру в Велеса и Перуна «божьей» не могли признать по определению. Кроме того, в этом, пусть и невероятном случае, в тексте были бы упомянуты и Перун, и Волос, как в том же договоре 907 года. Но языческий элемент в этом договоре полностью отсутствует (вопреки И. Я. Фроянову, утверждающему обратное, но мотивирующему свое заключение лишь тем, что греки названы «христианами», а киевляне «русскими»).

Необъяснимой и дикой ошибкой перевода с греческого, на которую, впрочем, также никто не обращает внимания, представляется и фраза: «Наша светлость, превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу…».

Как можно удостоверить «дружбу в Боге», если сам ты язычник и в Бога не веруешь?

Ниже мы покажем, что никакой ошибки тут в обоих случаях нет.

Пока же продолжим наше «медленное чтение»:

Первыми словами нашего договора помиримся с вами, греки, и станем любить друг друга от всей души и по всей доброй воле, и не дадим произойти, поскольку это в нашей власти, никакому обману или преступлению от сущих под рукою наших светлых князей; но постараемся, насколько в силах наших, сохранить с вами, греки, в будущие годы и навсегда непревратную и неизменную дружбу, изъявлением и преданием письму с закреплением, клятвой удостоверяемую. Так же и вы, греки, соблюдайте такую же непоколебимую и неизменную дружбу к князьям нашим светлым русским и ко всем, кто находится под рукою нашего светлого князя всегда и во все годы.

Далее следуют главы договора, и хотя для нашей темы они материала не дадут, выпишем их в переводе Д. С. Лихачева:

А о главах, касающихся возможных злодеяний, договоримся так: те злодеяния, которые будут явно удостоверены, пусть считаются бесспорно совершившимися; а каким не станут верить, пусть клянется та сторона, которая домогается, чтобы злодеянию этому не верили; и когда поклянется сторона та, пусть будет такое наказание, каким окажется преступление.

Об этом: если кто убьет, – русский христианина или христианин русского, – да умрет на месте убийства. Если же убийца убежит, а окажется имущим, то ту часть его имущества, которую полагается по закону, пусть возьмет родственник убитого, но и жена убийцы пусть сохранит то, что полагается ей по закону. Если же окажется неимущим бежавший убийца, то пусть останется под судом, пока не разыщется, а тогда да умрет.

Если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битье пусть даст 5 литр серебра по закону русскому; если же совершивший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды, в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток.

Об этом: если украдет что русский у христианина или, напротив, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских; но пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял. Если же добровольно отдастся вор, то пусть будет взят тем, у кого он украл, и пусть будет связан, и отдаст то, что украл, в тройном размере.

Об этом: если кто из христиан или из русских посредством побоев покусится (на грабеж) и явно силою возьмет что-либо, принадлежащее другому, то пусть вернет в тройном размере.

Если выкинута будет ладья сильным ветром на чужую землю и будет там кто-нибудь из нас, русских, и поможет сохранить ладью с грузом ее и отправить вновь в Греческую землю, то проводим ее через всякое опасное место, пока не придет в место безопасное; если же ладья эта бурей или на мель сев задержана и не может возвратиться в свои места, то поможем гребцам той ладьи мы, русские, и проводим их с товарами их поздорову. Если же случится около Греческой земли такая же беда с русской ладьей, то проводим ее в Русскую землю и пусть продают товары той ладьи, так что если можно что продать из той ладьи, то пусть вынесем (на греческий берег) мы, русские. И когда приходим (мы, русские) в Греческую землю для торговли или посольством к вашему царю, то (мы, греки) пропустим с честью проданные товары их ладьи. Если же случится кому-либо из нас, русских, прибывших с ладьею, быть убиту или что-нибудь будет взято из ладьи, то пусть будут виновники присуждены к вышесказанному наказанию.

Об этих: если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если, действительно, окажется русский или грек, то пусть выкупят и возвратят выкупленное лицо в его страну и возьмут цену его купившие, или пусть будет предложена за него цена, полагающаяся за челядина. Также, если и на войне взят будет он теми греками, – все равно пусть возвратится он в свою страну и отдана будет за него обычная цена его, как уже сказано выше.

Если же будет набор в войско и эти (русские) захотят почтить вашего царя, и сколько бы ни пришло их в какое время, и захотят остаться у вашего царя по своей воле, то пусть так будет.

Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из какой-либо страны (пленные христиане) на Русь и продаваемые (русскими) назад в Грецию или пленные христиане, приведенные на Русь из какой-либо страны, – все эти должны продаваться по 20 латников и возвращаться в Греческую землю.

Об этом: если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, – возьмут его. Если же кто-либо не позволит произвести дознание, – тем самым не будет признан правым.

И о русских, служащих в Греческой земле у греческого царя. Если кто умрет, не распорядившись своим имуществом, а своих (в Греции) у него не будет, то пусть возвратится имущество его на Русь ближайшим младшим родственникам. Если же сделает завещание, то возьмет завещанное ему тот, кому написал наследовать его имущество, и да наследует его.

О русских торгующих.

О различных людях, ходящих в Греческую землю и остающихся в долгу. Если злодей не возвратится на Русь, то пусть жалуются русские греческому царству, и будет он схвачен и возвращен насильно на Русь. То же самое пусть сделают и русские грекам, если случится такое же.

А вот и концовка. Для удобства разобьем ее на синтагмы:

На оутверженье же и неподвижение

быти межи вами христьяны и Русью

бывшии миръ състворихомъ Ивановомъ написаниемъ

на двою харотью царства[16] вашего –

и своею рукою предлежащимъ честнымъ крестомъ

и святою единосущною Троицею

единого истиньнаго Бога нашего извести,

и дасть нашимъ посломъ (Ипат. Стб. 27–28).

Обычно переводят так:

«В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях – Царя вашего и своею рукою, – скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единого истинного Бога вашего и дали нашим послам».

Но, во-первых, во всех списках Ипатьевской летописи: «единого истинного Бога нашего», а во-вторых, выражение «на двух хартиях – Царя вашего и своею рукою» бессмысленно и грамматически, и даже ритмически[17].

«Своею рукой» синтаксически относится к глаголу извести («скрепил»). Речь о том, что Олег скрепил обе копии своей рукой[18], видимо, начертав на списках святой крест и призвав в свидетели Троицу.

И потому по Ипатьевской летописи перевод должен быть таким:

На утверждение непоколебимости,

которое должно быть между вами христианами и Русью,

сей мир сотворили мы Ивановым написанием

на двух хартиях царства вашего

и своею рукою скрепили его клятвой

предлежащим честным крестом

и святою единосущною Троицею

единого истинного Бога нашего

и дали нашим послам.

Итак, русский «великий князь» с помощью византийского дипломата Иоанна изготовляет две хартии. Это или два греческих списка для двух императоров; семилетний Константин, в расчет не принимается, или греческий текст и идентичный ему русский.

Своей рукой князь скрепляет христианской клятвой оба пергамена. (Удивительно, но даже С. М  Каштанов, отметивший, что договор 912 года полностью составлен от лица русских, внимания на это не обращает.)

Затем Олег вручает договор своим послам, и далее, как и положено в византийском делопроизводстве, следует клятва послов:

Мы же клялись царю вашему, поставленному от Бога, как божественное создание[19], по вере и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420.

Клятва послов опоясывает договор (вспомним, что текст и начинается с их слов).

А клятва византийских императоров отсутствует, и это говорит о том, что летописец берет текст из русского списка договора. Напомним, что договор 907 года цитируется в обратном переводе с греческого, а, значит, предположение А. А. Шахматова, полагавшего, что договор 907 года не существовал и цитаты из него в ПВЛ лишь сделанное летописцем извлечение из договора 912 года, – ошибочно.

Упоминание об «Ивановом написании» (ничего подобного нет в договоре Игоря) отсылает нас к договору Святослава, который подписывает договор в собственном стане. А гарантом того, что язычник Святослав действительно клялся (богом Перуном и богом Волосом) выступает высокопоставленный греческий монах (синкел) Феофил.

Из комментария летописца к первому договору Олега мы знаем, что «Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скота, и утвердили мир».

Но в том и дело, что Олег подписывает договор 912 года в Киеве (и безо всякого нового похода на Царьград), и из Киева отправляет посольство в Константинополь. И как невозможна клятва здоровьем чужых отца и матери, так немыслимо, чтобы Олег клялся христианским Богом, не приняв крещения.

Собственно, видимо, это и подтверждает внесением своего имени в текст договора грек Иоанн, и вот почему во всем договоре Олега не нашлось места даже для упоминания о русских языческих «богах». Обойдены они и в клятве послов, где тактично заявлено, что русские послы клянутся «по вере и по обычаю нашим».

Эта дипломатическая тактичность сквозит и в договоре язычника Игоря:

«Великий князь наш Игорь, и бояре его, и люди все русские послали нас к Роману, Константину и Стефану, к великим царям греческим, заключить союз любви с самими царями, со всем боярством и со всеми людьми греческими на все годы, пока сияет солнце и весь мир стоит. А кто с русской стороны замыслит разрушить эту любовь, то пусть те из них, которые приняли крещение, получат возмездие от Бога Вседержителя, осуждение на погибель в загробной жизни, а те из них, которые не крещены, да не имеют помощи ни от Бога, ни от Перуна, да не защитятся они собственными щитами, и да погибнут они от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, и да будут рабами во всю свою загробную жизнь».

И еще:

«Мы же договор этот написали на двух хартиях, и одна хартия хранится у нас, царей, – на ней есть крест и имена наши написаны, а на другой – имена послов и купцов ваших. <...> Мы же, те из нас, кто крещен, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи в предлежании честного креста и хартии этой соблюдать все, что в ней написано, и не нарушать из нее ничего; а если нарушит это кто-либо из нашей страны – князь ли или иной кто, крещеный или некрещеный, – да не получит он помощи от Бога, да будет он рабом в загробной жизни своей и да будет заклан собственным оружием. А некрещеные русские кладут свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться, что все, что написано в хартии этой, будет соблюдаться Игорем, и всеми боярами, и всеми людьми Русской страны во все будущие годы и всегда. Если же кто-нибудь из князей или из людей русских, христиан или нехристиан, нарушит то, что написано в хартии этой, – да будет достоин умереть от своего оружия и да будет проклят от Бога и от Перуна за то, что нарушил свою клятву».

Заметим, что и в клятве веротерпимого язычника Игоря Перун не назван Богом, но дважды противопоставлен христианскому «Богу Вседержителю». (И все же договор Игоря содержит ряд ограничений для русских купцов, и условия его для русской торговли куда менее льготные.)

Переписав договор 912 года, летописец рассказывает, куда именно греки повели послов Олега:

Царь же Леон почтил русских послов дарами – золотом, и шелками, и драгоценными тканями – и приставил к ним своих мужей показать им церковную красоту, золотые палаты и хранящиеся в них богатства: множество золота, паволоки, драгоценные камни и страсти Господни – венец, гвозди, багряницу и мощи святых, уча их вере своей и показывая им истинную веру. И так отпустил их в свою землю с великою честью. Послы же, посланные Олегом, вернулись к нему и поведали ему все речи обоих царей, как заключили мир и договор положили между Греческою землею и Русскою и установили не преступать клятвы – ни грекам, ни руси.

Из этого следует, что договор 912 года с его беспрецедентно выгодными для Руси условиями (с этим согласны все российские историки) был предложен греками Олегу за его крещение и обещание крестить Русь. Попыткой начать процедуру крещения Руси надо объяснять и последовавшую осенью 912 году поездку Олега в Ладогу (см. Новгородские и Архангелогородские летописи). Целью этой поездки, как утверждает Архангелогородский летописец, сохранивший наиболее архаичную версию рассказа о гибели Олега (мнение Б. А. Рыбакова, которое трудно оспорить), было посрамить волхвов, предсказавших князю смерть от его коня до того, как Олег принял власть по смерти Рюрика.

Конфликт Олега с волхвами, требовавшими не заключать с Византией мирного договора, начинается еще под стенами Царьграда в 907 году (см. Хронику Псевдо-Симеона). Но в Ладоге Олег неосторожно произносит: «Воистину солгали мне волхвы наши, да придя в Киев побью волхвов» (Архангелогородский летописец). И тем сам приговаривает себя к гибели на языческом капище Велеса в местности, и ныне именуемой «Заморье»[20].

Сравним два текста:

-------------------------------------------------

*Полужирным шрифтом выделены статьи, совпадающие в комплексе договоров 907 и 912 гг. со статьями договора 945 г.

Договоры 907 и 912 годов действительно не «пересекаются», а потому надо рассмотреть две гипотезы: или первый договор дополнен вторым, или похода 907 года и впрямь не было, но из договора 912 года летописцем по каким-то причинным изъяты и перенесены на 907 год часть статей единого развернутого договора.

Однако сравнение с договором Игоря делает вторую гипотезу избыточной:

ДОГОВОР 945 г. (Д–945)

1. Преамбула о мире и любви.

2. См. 2 в Д-907 (дан в виде ссылки).

3. Требования к русским приносить не печати, а грамоты. Санкции к нарушителям.

4. См. 4 в Д-907.

5. См. 5 в Д-907.

6. См. 6 в Д-907.

7. См. 7 в Д-907. Добавление: ограничить покупку русскими шелка (паволок).

8. Подтверждение пункта 3 из Д-907 с добавлением запрета зимовать в Царьграде.

9. См. 2 в Д-912. Пункты: А) О беглецах; Б) О краже.

10. См. 4 в Д-912.

11. Запрет русским воевать Корсунь.

12. Обещание греков давать воинов русскому князю по его просьбе.

13. См. 3 в Д-912.

14. Запрет русским чинить препятствия корсунцам в ловле рыбы в устье Днепра и зимовать там.

15. Требование к Руси, чтобы она не пропускала черных болгар к Корсуни.

16. Еще о суде:

А) Требование не судить греков русским судом за все злодеяния (кроме убийства, кражи и увечья);

Б) Об имуществе убийцы;

В) О нанесенном увечье.

17. Требование к Руси поставлять воинов греческому царю по его приказу.

18. Клятвы обеих сторон.

При сравнении последовательности статей обнаруживаем, что пункты 2–8 в Д-945 года переписаны (с мелкими изменениями) из Д-907, пункты 9-10 и 13 взяты из Д-912, а пункты 14–17 – новые. Такая прямая последовательность говорит о том, что и русские, и греки при составлении Д-945 использовали тексты Д-907 и Д-912 (хотя греческая дипломатия взяла верх над русской, переиграв ее в целом ряде навязанных Руси дополнений и ограничений).

Другое дело, что с первого договора Олега прошло уже без малого сорок лет, и стороны предпочитают не просто возобновить старые договоренности, а заново прописать все условия византийско-русского соглашения.

Патриарх Фотий еще в 860-х, после неудачного похода Аскольда и Дира сообщал, что «крещен свирепый народ рос». Мы не знаем условий того первого греко-русского договора. Но Олег убил киевских варягов и тем похоронил упования Византии на дружественную им Киевскую Русь.

Закончим наш сюжет цитатой:

Известие Повести временных лет 912 года,

повествующее о «научении» русских послов

в Константинополе при императоре Льве VI «вере»

и «показании» им «истинной» веры,

должно рассматриваться как свидетельство оглашения –

катехизации части русов,

что подтверждается независимым сообщением Ал-Марвази

о крещении русов в 300 году хиджры (912 г.)[21].

В середине – второй половине X в. (ПВЛ 944 г., 983 г.)

русская летопись впервые твердо свидетельствует

о русских христианах в Киеве,

что непосредственно предшествует

становлению канонической организации Русской Церкви

в 988-996 гг.

Александр Мусин. О распространении христианства

в древней Руси IX-XIV веков на основе данных археологии

и письменных источников.

"Исторический вестник", № 6 (2 за 2000 г.).

Фраза Ал-Марвази в переводе звучит так: «И было их (русов – А. Ч.) воспитание таким, пока они ни приняли христианство в месяцах 300 года хиджры». (С точки зрения персидского автора христианство «притупило мечи» русов и они позднее обратились к исламу. Последнее, казалось бы немыслимое свидетельство, впрочем, подтверждается «Повестью временных лет»: см. рассказ о том, как Владимир выбирал веру.)

Загадочного этого пассажа Ал-Марвази, персидского философа, историка и поэта XI века, касаются не многие. Один из этих немногих украинский историк Михаил Брайчевский пишет: «Наиболее интересной представляется дата: 300 г. хиджры соответствует 912 г. нашего летоисчисления. Имеется в виду год смерти Олега Вещего…»[22]. Историк и связывает это свидетельство персидского автора со смертью Олега и прекращением гонений на христиан, которые, по его мнению имели место в Киеве с 882 года, то есть с убийства Аскольда.

http://www.krotov.info/history/10/988/braychevsky_02.htm

СПРАВКА:

Хиджра – (араб., буквально – переселение), переселение Мухаммеда и его приверженцев (мухаджиров) из Мекки в Ясриб (Медину), завершенное в сентябре 622 (около 24 сентября). При халифе Омаре I (правил в 634–644) год хиджра был объявлен началом мусульманского летосчисления. Поэтому хиджрой стала называться и мусульманская эра.

Хиджра отсчитывается с 16 июля 622 года. Ее год состоит из 12 лунных месяцев, каждый из которых в среднем равен 29 суткам 12 час. 44 мин. Нечетные месяцы мусульманского календаря состоят из 30 дней, четные из 29; обычный лунный год состоит из 354 дней, каждый третий (високосный) из 355, тогда как европейский солнечный – из 365 и 366. Из-за разницы в днях одна и та же дата года по хиджре (например, начало нового года) приходится каждый год на разные числа григорианского календаря. По мусульманскому календарю в каждом 30-летии 19 обычных и 11 високосных годов. 32 года по григорианскому (Г.) календарю равны 33 годам Х. Перевод года Григорианского календаря на год хиджры.: Х = Г – 622 + (Г – 622)/32. Для точного перевода дат по хиждре на европейский солнечный календарь существуют синхронистические таблицы (см. Цыбульский В.В. Советские календари стран Ближнего и Среднего Востока. М., 1964).

Персидский автор Мухаммада ‘Ауфи (ХIII в.), и турецкий историк Шукруллы ибн Шихаба (ХV в.) повторяют рассказ Ал-Марвази о том, сколь пагубно сказалось на русах принятие ими христианства. Якобы после крещения русам пришлось отказаться от набегов на соседние народы, а поскольку русы жили лишь грабежом, то, вконец обнищав, они обращаются к той вере, которая дает не только небесный, но и земной прибыток. И потому князь русов Буладмир просит шаха Хорезма разрешить ему участвовать в джихаде – священной войне за утверждение ислама.

Буладмир – это, конечно, Владимир Красное Солнышко, а он и впрямь в 887-м отправлял послов в Хорезм, чтобы те посмотрели, какова там вера и пригласили мусульман в Киев на религиозный диспут с немцами, иудеями и греками.

Историки, впрочем, ссылаются на то, что Владимир в 912-м еще не родился. Но в хорезмийском рассказе речь и не идет о мгновенном обнищании русов: кризис, очевидно, наступает спустя десятилетия…

О том, что в хрезмийской легенде спрессованы как минимум восемь десятилетий истории начальной Руси, говорит следующая подробность: шах благосклонно принял посольство Буладмира, послав росов воевать прикаспийские и причерноморские города. Вспомним хотя бы восточные походы Святослава в Поволжье и Дагестан, на Тмутаракань, на Саркел. В частности, это привело к тому, что с востока каганат атакуют гузы («турки», как именуют их Ибн Мискавейх и Ибн-ал-Асира). И только вмешательство призванных хазарами на помощь хорезмийцев вынуждает гузов отступить.

Ал-Марвази – современник Ярослава Мудрого. Но он помнит, как под ударами русский князей X века пал Хазарский каганат, как Русь утвердилась в Причерноморье и на Северном Кавказе. И, не стесняясь, выдает желаемое за действительное: для него все победы Руси объясняются тем, что она в свое время приняла ислам. Если верить Ал-Марвази, русы восточными походами пополнили киевскую казну, а заодно произвели «исправление веры». Отчего и стали самым могучим из известных народов.

Видимо, Ал-Марвази знал больше, чем написал. Он несколько удивлен тому, что трехсотлетняя годовщина хиджры была ознаменована не чем-то, а крещением русов. Эту странность и пытается осмыслить вышедшая из-под его пера легенда.

…Такое случается, когда простое совпадение оказывается на удивление точным: мало того, что 300 лет – дата круглая, так еще и месяц совпал, а, возможно, даже и день. Вспомним, что Олег подписывает договор в Киеве 2 сентября. Добраться до Царьграда его послы должны были к двадцатым числам того же сентября, то есть именно «в месяцы хиджры» (те месяцы, когда Пророк совершил свое переселение, а это июль–конец сентября 912 года).

Видимо, в руки Ал-Марвази попали какие-то письма, записки или донесения арабского купца, дипломата, а, может, просто путешественника, находившегося в сентябре 912 года в Константинополе, видевшего посольство Олега и встревоженного вестью о крещении русских. Иными словами, в фундаменте легенды Ал-Марвази должен лежать конкретный документ весьма проницательного современника Вещего Олега, решившего, что крещение русских послов должно коренным образом изменить геополитическую ситуацию в Средиземноморье и по всей ойкумене. Отталкиваясь от этого документа, и строит поучительный свой рассказ о неисповедимости господних путей персидский философ Ал-Марвази.

Стоит преодолеть «психологическую установку», навязанную нам мифом о закоренелом язычнике Олеге (русы, как сообщают арабские источники, охотно принимали крещение и на Востоке часто объявляли себя христианами), и становится понятным не только сам текст договора 912 года, но и мотивировки сторон: Олег «сшивает» Северную и Южную Русь в единое протогосударственное образование для того, чтобы пробить торговый путь из Варяг в Греки и обеспечить процветание своей страны. Для этого мало пойти под стены Константинополя и одержать победу, для этого надо стать христианином и крестить Русь.

Крещение в Царьграде княгини Ольги (по одной из версий древнерусского предания она – дочь Олега), и крещение Руси ее внуком Владимиром, последовавшее через 77 лет после договора 912 года, подтверждают историческую объективность Олегова выбора.

1995 – 5 сентября 2008

ПРИЛОЖЕНИЕ. ДОГОВОР ОЛЕГА С ВИЗАНТИЕЙ 912 ГОДА

В год 642[1] (912). Послал Олег мужей своих

[в Царьград] заключить мир и установить договор

между греками и русскими, говоря так:

«Cписок с договора, заключенного при тех

же царях Льве и Александре. Мы от рода

русского — Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд,

Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав,

Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид —

посланные от Олега, великого князя русского,

и от всех, кто под рукою его, —

светлых и великих князей, и его великих

бояр, к вам, Льву, Александру и Константину,

великим в Боге самодержцам, царям

греческим, на укрепление и на удостоверение

многолетней дружбы, существовавшей

между христианами и русскими,

по желанию наших великих князей

и по повелению всех, кто находится под

рукою его, русских. Наша светлость,

превыше всего желая в Боге укрепить и

удостоверить дружбу, существовавшую

неоднократно между христианами и русскими,

рассудили по справедливости, не

только на словах, но и на письме, и клятвою

твердою, клянясь оружием своим,

утвердить такую дружбу и удостоверить

ее по вере и по закону нашему.

Таковы суть главы договора, относительно

которых мы себя обязали по Божьей

вере и дружбе: первыми словами нашего

договора помиримся с вами, греки, и станем

любить друг друга от всей души и по

всей доброй воле, и не дадим произойти,

поскольку это в нашей власти, никакому

обману или преступлению от сущих

под рукою наших светлых князей; но постараемся,

как только можем, сохранить

с вами в будущие годы и навсегда непревратную

и неизменную дружбу, открытым

объявлением и преданием письму

с закреплением, клятвой удостоверяемую.

Также и вы, греки, соблюдайте такую

же непоколебимую и неизменную дружбу

к князьям нашим светлым русским и

ко всем, кто находится под рукою нашего

светлого князя всегда и во все годы.

А о главах, касающихся возможных совершиться

злодеяний, договоримся так: те

злодеяния, которые будут явно удостоверены,

пусть считаются бесспорно совершившимися;

а какому злодеянию не

станут верить, пусть клянется та сторона,

которая домогается, чтобы злодеянию

этому не верили; и когда поклянется сторона

та, пусть будет такое наказание, каким

окажется преступление.

Об этом: если кто убьет — русский христианина

или христианин русского, — да

умрет на месте убийства. Если же убийца

убежит, а окажется имущим, то ту часть

его имущества, которую полагается по

закону, пусть возьмет родственник убитого,

но и жена убийцы пусть сохранит

то, что полагается ей по закону. Если же

окажется неимущим бежавший убийца,

то пусть останется под судом, пока не разыщется,

а тогда да умрет.

Если ударит кто мечом или будет бить каким-

либо другим орудием, то за тот удар

или битье пусть даст пять литр серебра

по закону русскому; если же сделавший

этот проступок неимущий, то пусть даст

сколько может, так, что пусть снимет c себя

и те самые одежды, в которых ходит,

а об оставшейся неуплаченной сумме

пусть клянется по своей вере, что никто

не может помочь ему, и пусть не взыскивается

с него этот остаток.

Об этом: если украдет что русский у христианина

или, с другой стороны, христианин

у русского, и пойман будет вор

пострадавшим в то самое время, когда

совершает кражу, либо если приготовится

вор красть и (в обоих этих случаях)

будет убит, то не взыщется смерть его

ни от христиан, ни от русских; но пусть

пострадавший возьмет то свое, что потерял.

Если же добровольно отдастся вор,

то пусть будет взят тем, у кого он украл,

и пусть будет связан, и отдаст то, что украл,

в тройном размере.

Об этом: если кто из христиан или из русских

посредством побоев покусится (на

грабеж) и явно насильно возьмет что-

либо, принадлежащее другому, то пусть

вернет в тройном размере.

Если выкинута будет ладья сильным ветром

на чужую землю и будет там кто-

нибудь из нас, русских, и (хозяин) соберется

снабдить ладью товаром своим и

отправить вновь в Греческую землю, то

проводим ее через всякое опасное место,

пока не придет в место безопасное; если

же ладья эта ли от бури или противного

ветра задерживается и не может возвратиться

в свои места, то поможем гребцам

той ладьи мы, русские, и проводим с куплею

их поздорову. — Это если случится

около Греческой земли. Если же приключится

такое же зло русской ладье, то проводим

ее в Русскую землю, и пусть (свободно)

продают товары той ладьи (еще

в Греции), так что если можно что продать

из той ладьи, то пусть (беспрепятственно)

вынесем (на греческий берег) мы,

русские. И когда приходим (мы, русские)

в Греческую землю для торговли или посольством

к вашему царю, то (мы, греки)

пропустим с честью проданные товары

их ладьи. Если же случится кому-либо из

нас, русских, прибывших с ладьею, быть

убиту или что-нибудь будет взято из

ладьи, то пусть будут виновники присуждены

к вышесказанному наказанию.

Об этих: если пленник той или иной стороны

насильно удерживается русскими

или греками, будучи продан в их страну,

и если действительно окажется русский

или грек, то пусть выкупят и возвратят

выкупленное лицо в его страну и возьмут

цену его купившие или пусть будет

предложена за него цена, полагающаяся

за челядина. Также, если и на войне

взят будет он теми греками, — все равно,

пусть возвратится он в свою страну и отдана

будет за него цена его, как уже сказано

выше, существующая по обычным

торговым расчетам.

Если же будет набор в войско и эти (русские)

захотят почтить вашего царя,

и сколько бы ни пришло их в какое время,

и захотят остаться у вашего царя по

своей воле, то пусть будет исполнено их

желание.

Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из

какой-либо страны (пленные христиане)

на Русь и продаваемые (русскими) назад

в Грецию или пленные христиане, приведенные

на Русь из какой-либо страны, —

все эти должны продаваться по двадцати

златников и возвращаться в Греческую

землю.

Об этом: если украден будет челядин русский,

либо убежит, либо насильно будет

продан и жаловаться станут русские,

пусть докажут это о своем челядине и

возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют

челядина и обжалуют, пусть требуют

судом и, когда найдут, — возьмут

его. Если же кто-либо из тяжущихся не

позволит произвести дознание — тем самым

не будет признан правым.

И о русских, служащих в Греческой земле

у греческого царя. Если кто умрет (из

них), не распорядившись своим имуществом,

а своих (в Греции) у него не будет,

то пусть возвратится имущество его на

Русь ближайшим младшим родственникам.

Если же сделает завещание, то пусть

возьмет завещанное ему тот, кому написал

умирающий наследовать его имущество,

и да наследует его.

О русских, взимающих куплю.

О различных людях, ходящих в Греческую

землю и остающихся в долгу. Если злодей

не возвратится на Русь, то пусть

жалуются русские греческому царству,

и будет он схвачен и возвращен насильно

на Русь. То же самое пусть сделают и русские

грекам, если случится такое же.

В удостоверение и неизменность, которая

должна быть между вами, христианами,

и русскими, мирный договор этот сотворили

мы Ивановым написанием на двух

хартиях — царя вашего и своею рукою, —

скрепили его клятвою предлежащим

честным крестом и святою единосущною

Троицею единого истинного Бога вашего

и дали нашим послам. Мы же клялись

царю вашему, поставленному от Бога,

как Божественное создание, по вере

и по обычаю нашим, не нарушать нам

и никому из страны нашей ни одной из

установленных глав мирного договора и

дружбы. И это написание дали царям вашим

на утверждение, чтобы договор этот

стал основой утверждения и удостоверения

существующего между нами мира.

Месяца сентября [во] 2 [день, в неделю

по Пятидесятнице 14, солнечного круга 8],

индикта [1], в лето от Создания Мира 642[1]».

Царь же Леон почтил русских послов дарами

— золотом, и паволоками, и драгоценными

тканями — и приставил к ним

своих мужей показать им церковную

красоту, золотые палаты и хранящиеся

в них богатства: множество золота, паволоки,

драгоценные камни и страсти

Господни — венец, гвозди, багряницу и

мощи святых, уча их вере своей и показывая

им истинную веру. И так отпустил их

в свою землю с великою честью. Послы

же, посланные Олегом, вернулись к нему

и поведали ему все речи обоих царей,

как заключили мир и договор положили

между Греческою землею и Русскою и

установили не преступать клятвы — ни

грекам, ни руси.

Повесть временных лет

(По Лаврентьевскому списку 1377 г.)

Перевод Д. С. Лихачева

Продолжение сюжета в заметке «Злое лето 6421»:

http://chernov-trezin.narod.ru/VecshiyOleg.VTOROY_DOGOVORhtm.htm