«Покуда зыби топчут побережье…»

Мальстрим (в центре фрагмента в виде голубого водоворота) на карте 1539 года.

Семнадцатилетний Рембо. Фотография Этьена Каржа. 1872.

Arthur Rimbaud. LE BATEAU IVRE

Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs :
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.

J'étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages
Les Fleuves m'ont laissé descendre où je voulais.

Dans les clapotements furieux des marées
Moi l'autre hiver plus sourd que les cerveaux d'enfants,
Je courus! Et les Péninsules démarrées
N'ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.

La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu'un bouchon j'ai dansé sur les flots
Qu'on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l'oeil niais des falots!

Plus douce qu'aux enfants la chair des pommes sures,
L'eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin

Et dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la Mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend;

Où, teignant tout à coup les bleuités, délires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l'amour!

Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs et les courants : Je sais le soir,
L'aube exaltée ainsi qu'un peuple de colombes,
Et j'ai vu quelque fois ce que l'homme a cru voir!

J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très-antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets!

J'ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes,
Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs!

J'ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l'assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs!

J'ai heurté, savez-vous, d'incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères à peaux
D'hommes! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l'horizon des mers, à de glauques troupeaux!

J'ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan!
Des écroulement d'eau au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant!

Glaciers, soleils d'argent, flots nacreux, cieux de braises!
Échouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés de punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums!

J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants.
– Des écumes de fleurs ont bercé mes dérades
Et d'ineffables vents m'ont ailé par instants.

Артюр Рембо. ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ

1

В краю равнинных рек доверившись теченью,

Матросов я своих в два счёта растерял:

Для краснокожих ставшие мишенью,

Они уснули меж крикливых скал.

2

Я их не уберёг. И зелен был, и робок.

На волоках закат ополоснул в крови

Фламандское зерно, колониальный хлопок…

И реки повелели мне: плыви!

3

Минувшею зимой, пустой, как мозг младенца,

Под неумолчный вой приливов и ветров

Бежал я, выкинув победное коленце

Вдоль побережий полуостровов.

4

Мое рожденье громы возвестили.

И легче пробки на хребте морей

Плясал я десять суток – без усилий

И глупого догляда фонарей.

5

Нежней аниса на зубах мальчишки,

Еловую мою скорлупку веселя,

От пятен синих вин и высохшей отрыжки

Вода омыла чрево корабля.

6

Поэмой млечности вдруг обернулся хаос.

Мерцающую из конца в конец

Я постигал лазурь, в которой колыхаясь,

Всплывает зачарованный мертвец.

7

Объятый синевой горчайшего безумья,

Вошедшего в мои медлительные сны,

Пригубил я из кубка перволунья

Брожение любовной рыжины.

8

Познал я строй небес и меру их глубинам,

Бесстрастье тесных недр – стремнин девятый вал,

Мерцающий рассвет над бризом голубиным

И то, о чем при жизни не мечтал.

9

Закат лиловый трепетал над стадом

Валов, твердеющих по вечерам,

Их пурпур был сродни мистическим нарядам,

Завещанным актёрам древних драм.

10

Мне грезились снега – огней зеленых струны,

Ночной круговорот неслыханных зарниц,

И луч, целующий глаза лагуны,

И пробужденье желто-синих птиц.

11

Покуда зыби топчут побережье,

Как стадо вепрей, прущих на таран, –

Не ведая, что пяткой Девы был повержен

И усмирён астматик-Океан,

12

Я углублялся в жгучую Флориду,

Где влажных глаз пантерьи лепестки

Сроднились с фауной, антропоморфной с виду,

И отраженья радуг так легки!

13

Еще я повстречал такие страны,

Где в тростниках блуждающих болот

Невероятные гниют Левиафаны

На страже адовых ворот.

14

Под перламутровыми ледниками

Вдоль отмелей, замкнувших вход в залив,

Лианы чёрных змей, изъеденных клопами,

Свисают, буревал зловонием обвив.

15

Поющих рыбок золотых я встретил.

(Вот бы порадовалась ребятня!)

Невесть откуда налетевший ветер

Кипеньем лепестков кропил меня.

Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux...

Presque île, balottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d'oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds
Et je voguais, lorsqu'à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir, à reculons!

Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l'ouragan dans l'éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N'auraient pas repêché la carcasse ivre d'eau;

Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d'azur,

Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs;

Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l'Europe aux anciens parapets!

J'ai vu des archipels sidéraux! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur :
– Est-ce en ces nuits sans fond que tu dors et t'exiles,
Million d'oiseaux d'or, ô future Vigueur? –

Mais, vrai, j'ai trop pleuré! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer:
L'âcre amour m'a gonflé de torpeurs enivrantes.
Ô que ma quille éclate! Ô que j'aille à la mer!

Si je désire une eau d'Europe, c'est la flache
Noire et froide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesses, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.

Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l'orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.

1871

16

Утомлена своими полюсами,

Пучина из разверстой глубины

Вздымая грудь с лимонными сосцами,

Баюкала меня под стон волны.

17

Когда слетала белоглазых чаек стая –

Я на себе качал их ругань и помёт.

Подчас мой чуткий сон пересекая,

Утопленник скользил спиной вперёд.

18

В кудрявых гаванях, где вызревают газы

Пьянящих вод, я был самим собой.

Ни бронекатерá, ни парусники Ганзы

Не стронули бы с места остов мой.

19

Объятый фиолетовым туманом,

Дырявя неба вишенную хмурь,

Я приносил поэтам и гурманам

В коросте солнц небесную лазурь.

20

Электровспышкой, рыбою-луною

Испятнанный эскорт морских коньков

Бичом июльских ливней надо мною

Крушил ультрамарины облаков.

21

Внимая воплям Бегемотов гонных
Там, где Мальстрим затягивает сеть,

О европейских гаванях укромных,

Кому ж не приходилось пожалеть?

22

Но, лицезревший звёзд архипелаги,

Мильонный сонм неистовых светил,

Я не предам чернилам и бумаге

Грядущий плеск Золотокрылых Сил.

23

…Нет, не могу. Осточертели зори,

И каждая луна, и солнц полдневных гиль.

Заезженный мотив, мол, только б выйти в море,

Форштевень ободрав или ошкрябав киль… –

24

Довольно, милые. Не наступлю на грабли –

Атлантику отдам за ручеек,

Где, став на корточки, малыш толкнёт кораблик

Не по течению, а поперёк.

25

И сам сбежит к своим штормам и бурям, –

В кильватере купца достойно старых дур

Отдаться под надзор глазниц плавучих тюрем,

Или надменный флагманский прищур.

1–17 марта 2011

Перевел Андрей Чернов

ПРИМЕЧАНИЯ

В оригинале стихотворение написано силлабическим двенадцатисложником с цезурой посредине строки. Обычно его переводят силлаботоникой – четырехстопным амфибрахием, или шестистопным ямбом. Эта дань традиционной условности, скорее, нумерологической, чем поэтической, в русской версии приводит к унылому однообразию ритмики стиха и расточительному увеличению энтропии.

Силлабика принципиально не сводима к силлаботонике. Даже при формальном равенстве слогов ритмического и интонационного узнавания не происходит. Мнимое сходство оборачивается выхолащиванием содержания, введением в текст избыточной системы ритмических «костылей» и вербальных «затычек», к появлению неестественной переводной интонации, к «немецкому акценту» (цеховой термин С. Я. Маршака).

Предлагаемый перевод сделан разностопным (пяти- и шестистопным) ямбом.

Строфа 5. Еловая скорлупка – эвфемизм гроба. (Наблюдение Нины Аршакуни.)

10. Имеется в виду полярное сияние. В подстрочном переводе Н. Аршакуни:

Мне грезилась зеленая ночь со слепящими снегами,

Подобные поцелуям, неспешно поднимающимся к глазам моря,

Движение (брожение, циркуляция) неслыханных соков,

Пробуждение, желтое и синее, фосфоресцирующих певцов!

11. В оригинале: «светящиеся стопы Марии». Речь о Деве Марии.

13. Левиафан – в Ветхом Завете огромный морской змей. 

18. «Ни бронекатерá, ни парусники Ганзы…» В оригинале «Мониторы и парусники Ганз». Монитор – тип легкого речного броненосца. Ганза – Ганзейский средневековый союз балтийских торговых городов.

21. Бегемот – библейский демон. (У Булгакова мы встречаем его в образе кота.) В оригинале «течные Бегемоты» (то есть демоны в период брачного сезона).

Мальстрим (Мальстрём) – водоворот, образующийся во время отливов и приливов в Норвежском море у северо-западного побережья Норвегии между островами Ферё и Москенесёй (Лофотенский архипелаг). Впервые Мальстрим упомянут в атласе Герарда Меркатора, изданном в XVI веке. Скорость движения воды около 11 км в час. Когда ветер и прилив встречаются лоб в лоб, возникает звук, напоминающий рев зверя. Этот рев слышен на несколько миль. Полагали, что по именно этой причине в 1645 году во время шторма на ближайших островах рухнули каменные дома.

22. Концовка строфы в оригинале: «В эти ли бездонные ночи ты спишь или бежишь, / Миллионом золотых птиц, грядущая Сила?». Речь об окончательной победе над злом.

«Пьяный корабль» Артюра Рембо мотается по просторам мировой литературы уже 140 лет. Беда, в том, что это стихотворение написано «темным» стилем, то есть читатель должен сам разгадать сюжет и перевести его с языка ассоциаций на обычный. Темным стилем еще в средневековье писали скальды, трубадуры, автор «Слова о полку» и Низами.

Позже так писали Шекспир и Мандельштам.

«Темная» поэтика трудна для перевода. Особенно когда переводчики игнорируют законы ее строения.

Если набраться наглости и прозой пересказать эти стихи семнадцатилетнего французского поэта, то может выйти, к примеру, так:

Индейцы на волоках перебили команду корабля, и его вынесло в океан.

Корабль повторил судьбу летучего Голландца. Он видел многие чудеса мирозданья, но понял, что самое большое чудо и самое главное из морей – ребенок, пускающий свой кораблик в луже.

А потому выбор поэта – личная свобода. Не быть узником плавучей тюрьмы, но и не находиться под надменным адмиральским приглядом. Поэты становятся свободными раньше своих читателей. Сначала они – а потом уже и мы.

Основательную работу о русских переводах этого стихотворения опубликовал Евгений Витковский. См. главу «У входа в лабиринт (Пьяный корабль)» в его книге «Против энтропии»:

http://bookz.ru/authors/evgenii-vitkovskii/s_entropia/1-s_entropia.html

Я делал свое переложение с учетом этой работы. Пользуюсь случаем принести ее автору глубокую благодарность.