Слово

  о пълкоу игореве

игоря сына святъславля

въноука ольгова         

Реконструкция  текста А. В. Дыбо

Стиховая запись Андрея Чернова

I

Не лепо ли ны

бяшеть братие

начати старыми словесы

троудьныхъ повестии

о пълкоу игореве

игоря святъславлича

начати же ся тъи песни

по былинамъ сего времени

а не по замышлению бояню

боянъ бо вещии

аще комоу хотяше

песне творити

то растекашеться мыслию по древоу

серымь вълкомь по земли

шизымь орьломь подъ облакы

помьняшеть бо речь

пьрвыхъ временъ оусобице

тогда поущашеть

десять соколовъ

на стадо лебедеи

которые дотечаше

та преди пес^нь пояше

старомоу ярославоу

храбромоу мьстиславоу

иже зареза редедю

предъ пълкы касожьскыми

красьномоу романови святъславличю

боянъ же братие не десять соколовъ

на стадо лебедеи поущаше

нъ свое вещие пьрсты

на живые строуны въскладаше

они же сами къняземъ

славоу рокотахоу

Почьнемъ же братие повесть сию

отъ стараго владимера

до нынешьняго игоря

иже истягноу оумъ крепостию своею

и поостри сьрдьца своего моужествомь

напълнивъся ратьнаго доуха

наведе свое храбрые пълкы

на землю половецькоую

за землю роуськоую

тогда игорь възьре

на светьлое сълньце

и виде отъ него тьмою

вьсе свое вое прикрыты

и рече игорь къ дроужине своеи

братие и дроужино

лоуце жь бы потятоу быти

неже полоненоу быти

а въсядемъ братие

на свои бързые комони

да позьримъ синего доноу

съпала кънязю оумъ похоть

и жалость емоу знамение застоупи

искоусити доноу великаго

хощю бо рече копие приломити

конець поля половецькаго

съ вами роусици

хощю главоу свою приложити

а любо испити шеломомь доноу

О бояне соловию стараго времени

абы ты сие пълкы оущекоталъ

скача славию по мысленоу древоу

летая оумомь подъ облакы

свивая славы оба полы сего времени

рища въ тропоу трояню

чресъ поля на горы

пети было пес^нь игореви

того въноукоу

не боуря соколы занесе

чресъ поля широкая

галици стады бежать

къ доноу великомоу

чи ли въспети было

вещеи бояне велесовъ въноуче

комони ръжють за соулою

звенить слава въ кыеве

троубы троубять въ новеграде

стоять стязи въ поутивли

Слово

            о  рати   Игоревой,

       Игоря,  сына  Святослава,

внука Олега

  Перевод Андрея Чернова

 Седьмая редакция текста

ПЕРВАЯ ПЕСНЬ

Не начáть ли нáм,

как бывало, братия,

старым складом

скорбных повестей

cлово о рати Игоревой,

Игоря Святославича?

Только впредь и сказывать нáново –

по былинам нынешнего времени,

не по замышлéнию Боянову.

Ибо вещий Боян,

ежели желал кому

песню творить –

мыслию взмывал по Древу,

рыскал по земле серым волком,

сизым орлом под облаками.

Дескать, помнит он

битвы былых времён, –

тут и напускает

десять соколόв

на лебединую стаю.

Чей настал черёд –

та и песнь поёт

старому Ярославу,

храброму Мстиславу,

что Редéдю заколол

пред касόжскими полками,

прекрасному Роману Святославичу.

Боян же, братия, не десять соколόв

на тех лебедéй насылал с высоты –

он на струны живые воскладывал

вещие свои персты,

и струны сами

славу князьям рокотали.

Так начнём же, братия, повесть сию

от Старого Владимира

до нынешнего Игоря,

что своею волею стянул свой ум,

сердце заострил мужеством,

ратного духа исполнился

да навёл полки свои храбрые

на землю Половецкую

за Русскую землю.

А возвёл он взор

на светлое солнце –

солнце тьмой изошло

да всё войско прикрыло.

Ну и молвил Игорь дружине своей:

– Братие и дружина!

Лучше в Поле пасть,

чем в полон попасть!

Сядем же, братья,

на бόрзых коней –

хоть посмотрим на синий Дон!

Опалило князю разум желание.

Жажда Великого Дона вкусить

пересилила даже знáменье:

– Хочу, – сказал – копьё преломить

о край Половецкого Поля

Хочу, – сказал – голову сложить,

а любо шеломом Дону испить

с вами, русичи!

О Боян, соловей былых времён!

Если бы тебе петь о походе том,

порхая по Мысленну Древу соловьём,

разумом паря под облакáми,

времена свивая славой,

торопясь тропой Трояна

через поля – нá горы,

так бы ты пел для Игоря,

Троянова внука:

– Не буря гонит сόколов

в те поля широкие –

стаи галок стелятся

к Дону Великому!

Или так бы ты пел,

вещий Боян, правнук Вéлеса:

– Кони ржут за Сулою,

а слава-то звенит в Киеве!

В Новеграде трубы трубят.

Стяги стоят в Путивле.

II

Игорь жьдеть мила брата вьсеволода

и рече емоу боуи тоуръ вьсеволодъ

одинъ братъ одинъ светъ

светьлыи ты игорю

оба есве святъславлича

седьлаи брате свои

бързые комони

а мои ти готови оседьлани

оу коурьска на переди

а мои ти коуряни

съведоми къмети

подъ троубами повити

подъ шеломы възлелеяни

конець копия въскърмлени

поутие имъ ведоми

яроугы имъ знаеми

лоуци оу нихъ напряжени

тоули отъворени

сабли изострени

сами скачють

акы серыи вълци

въ поле ищючи

собе чьсти

а кънязю славы

Тогда въстоупи игорь кънязь

въ златъ стремень и поеха

по чистомоу полю

сълньце емоу тьмою поуть застоупаше

нощь стоноущи емоу грозою

пътичь оубоуди свистъ звери

нъ съби^ся дивъ

кличеть вьрхоу древа

велить послоушати земли незнаеме

вълзе и поморию и посоулию

и соурожю и корсоуню

и тобе тъмоутороканьскыи бълване

а половьци неготовами дорогами

побегоша къ доноу великомоу

кричать телегы полоунощи

рьци лебеди роспоущени

игорь къ доноу вои ведеть

оуже бо беды его пасеть

пътиць по дuбию

вълци грозоу въсрожать по яроугамъ

орьли клекътомь на кости звери зовоуть

лисици брешють на чьрленые щиты

о роуськая земле

оуже за шеломянемь еси

дълго ночь мьркнеть

заря светъ запала

мьгла поля покрыла

щекотъ славии оусъпе

говоръ галичь оубоуди

роусичи великая поля

чьрлеными щиты перегородиша

ищючи собе чьсти а кънязю славы

Съ зарания въ пятъкъ потопъташа

поганые пълкы половецькые

и расоуша^ся стрелами по полю помьчаша

красьные девъкы половецькые

а съ ними злато и паволокы

и драгые оксамиты

орьтъмами и японьчицами и кожюхы

начаша мосты мостити

по болотомъ и грязивымъ местомъ

и вьсякыми оузорочьи половецькыми

чьрленъ стягъ

бела хоруговь

чьрлена челъка

сьребрено строужие

храбромоу святъславличю

дремлеть въ поле ольгово

хороброе гнездо

далече залетело

не было нъ

обиде порождено

ни соколоу ни кречетоу

ни тобе чьрныи воронъ

поганыи половьчине

гъзакъ бежить серымь вълкомь

коньчакъ емоу следъ править

къ доноу великомоу

ВТОРАЯ ПЕСНЬ

Игорь ждёт, где же милый брат?

И молвил ему Буй Тур Всеволод:

– Брат один, свет един,

светлый ты Игорь!

А сами-то мы – Святославичи!

Ты седлай, брат, скорей

своих бόрзых коней,

а мои готовы заране,

перед Курском звенят стременами.

А птенцы мои куряне –

опора моя,

рождены под трубами,

баюканы под шлемами,

вскормлены с конца копья.

Им дороги вéдомы,

овраги ими знáемы,

луки их натянуты,

колчáны отвόрены,

сабли наточены,

сами скачут вό поле,

точно волки серые –

ищут вместе

себе чести,

а князю славы!

Вот тогда князь Игорь

в злато-стремя вступал,

выезжал он в чистое поле.

Солнце ему тьмою путь преграждало,

ночь стонала ему грозою,

птичьим свистом зверей пробудив.

Но взметнулся Див,

с вершины Древа кличет,

велит трепетать земле незнаемой –

Волге и Помόрью, и Пόсулью,

Сýрожу и Кόрсуню,

и тебе, тмутороканский истукан!

Тут-то половцы путями нехоженными

побежали к Дону Великому.

Кричат телеги в полуночи,

скажи – лебеди всполόшенные.

Игорь к Дону воинов ведёт.

Уже птица по дубравам

их беду стережёт.

Волки по оврагам грозу накликáют,

клёкотом орлы зверей на кости созывают,

а лисицы лают на красные щиты.

О Русская земля! Ты –

уже за Шелόменем!

Долго меркнет мгла.

Заря свет расплела.

Дол в тумане укрылся.

Щёкот соловьев уснул –

говор галок пробудился.

Русичи рядами – алыми щитами

великие поля перегородили.

Ищут себе чести, а князю славы.

И потоптали они половцев поганые полки

в пятницу спозаранок,

и рассыпались сами, прыснув стрелáми,

умчали красавиц половчанок.

А с ними и злато добыто,

добыты пелены да аксамѝты.

А наряды брали без счёта,

намостив мосты на болота

епанчáми, ортьмáми да кόжухами,

половецкими разными узорочьями.

Алый стяг –

белая хоругвь,

срéбряно дрéвко –

червлёный бунчук –

храброму Святославичу.

Задремало вό поле

Олегово гнездо –

залетело, храброе, далече.

Не было оно

на обиду рождено

от сокола или кречета,

или от тебя, чёрный ворон окаянный,

половец поганый.

Гзак бежит серым волком,

Кончáк ему путь указует

к Дону Великому.

III

Дроугаго дьни вельми рано

кровавые зори светъ поведають

чьрные тоуче съ моря идоуть

хотять прикрыти четыре солньца

а въ нихъ трепещють синее мълнии

быти громоу великомоу

ити дождю стрелами

съ доноу великаго

тоу ся копиемъ приламати

тоу ся саблямъ потроучати

о шеломы половецькые

на реце на каяле

оу доноу великаго

о роуськая земле

оуже за шеломянемь еси

се ветри стрибожи въноуци

веють съ моря стрелами

на храбрые пълкы игоревы

земля тоутнеть

рекы моутьно текоуть

пороси поля прикрывають

стязи глаголють

половьци идоуть отъ дона

и отъ моря и отъ вьсехъ странъ

роуськые пълкы остоупиша

дети бесови кликомь

поля перегородиша

а храбрии роусици преградиша

чьрлеными щиты

Яръ тоуре вьсеволоде

стоиши на борони

прыщеши на вои стрелами

гремлеши о шеломы

мечи харалоужьными

камо тоуръ поскочаше

своимь златымь шеломомь посвечивая

тамо лежать поганые

головы половецькые

поскепаны саблями калеными

шеломы оварьскые

отъ тебе яръ тоуре вьсеволоде

кая раны дорога братие

забывъ чьсти и живота

и града чьрнигова

отьня злата стола

и свое милые хоти

красьные глебовьны

съвычая и обычая

Были вечи трояни

миноула лета ярославля

были пълци ольговы

ольга святъславлича

тъи бо олегъ

мечемь крамолоу коваше

и стрелы по земли сеяше

стоупаеть въ златъ стремень

въ граде тьмоуторокани

то же звонъ слыша

давьныи великыи ярославъ

а сынъ вьсеволожь

владимеръ по вься оутра

оуши закладаше въ чьрнигове

бориса же вячеславлича

слава на соудъ приведе

и на каниноу зеленоу

паполомоу постьла

за обидоу за ольговоу

храбра и млада кънязя

съ тое же каялы святопълкъ

полелея отьца своего

межю оугорьскыми иноходьци

ко святеи софии къ кыевоу

тогда при ользе гориславличи

сеяшеться и растяшеть оусобицами

погыбашеть жизнь дажьбожа въноука

въ къняжахъ крамолахъ

веци человекомъ съкратиша^ся

тогда по роуськеи земли

ретко ратаеве кыкахоуть

нъ часто врани граяхоуть

троупия собе деляче

А галици свою речь говоряхоуть

хотять полетети на оуедие

то было въ ты рати и въ ты пълкы

а сицеи рати не слышано

ТРЕТЬЯ ПЕСНЬ

А назавтра пόутру рáным-рано

кровавые зори рассвет возвещают,

чёрные тучи с моря текут –

хотят четыре солнца прикрыть,

а в них сини-молнии трепещут.

Греметь грому великому!

Лететь дождю стрелами

с Дона Великого!

Тут и копьям преломиться,

тут и саблям притупиться

о шелόмы половецкие,

на реке на Каяле

у Дона Великого.

О Русская земля,

ты уже за Шелόменем!

Это внуки Стрибόга – ветры

с моря стрéлами веют

на храброе войско Игоря.

Тут земля гудит.

Реки мутно текут.

Прах в полях пылит.

Стяги глаголят:

половцы идут оттуда, где Дон,

и от синего моря, и со всех сторон

русскую рать обступали.

И кликом Поле перегородили

бéсовы дети,

а храбрые русичи им путь преградили

красными щитами.

Яр Тур Всеволод Святославич!

Удар принимаешь.

Стрéлами прыщешь,

о шлемы гремишь

мечами харалужными.

И куда, Ярый Тур, поскачешь ты,

золотым шеломом посвечивая,

там и лежат поганые

головы половецкие,

расщеплены саблями калёными

шлемы аварские –

рукой твоей, Яр Тур Всеволод.

Разве ранят раны, дорогие братия,

того, кто славы забудет рáди

и жизнь, и чести величие,

и отцов злат-престол

во Чернигове-граде,

и красу своей милой Глебовны,

ее свычаи и обычаи!..

Века Трояна прошли.

Век Ярослава мѝнул.

И прошли походы Олеговы,

Олега Святославича.

Тот князь Олег

распрю мечом выковывал,

стрéлами землю засеивал

да в Тмуторокáни

в злато-стремя вступал.

Загодя звон тот слышал

еще Ярослав Великий,

а утро настанет – у черниговских ворот

Всеволодов сын Владимир

крепче уши заткнет.

А  Бориса Вячеславича не стало –

привела его на Суд жажда славы

и у речки Кáнины

князю удалому

саваном зеленую стелила паполόму

за обиду Олега Святославича.

И не с этой ли Каялы худой

прямо к Киеву, к Софии Святой,

меж угόрских иноходцев повелел Святополк

отца своего прилелеять?

При Олеге Гориславиче посеянное зло

усобицами по земле взошло.

Достоянье правнука Даждьбόга

в княжеских раздорах погибало.

Жизни людские сократились.

Редко пахари покрикивали

в Русской земле,

а вόроны часто кричали –

на тризне трупы делили,

а галки про свое говорили,

где, мол, нынче пища обильней?

То было в походах да битвах былых,

но прежде не слыхано ратей таких!

IV

Съ зарания до вечера

съ вечера до света

летять стрелы каленые

гримлють сабли о шеломы

трещать копия харалоужьная

въ поле незнаеме

середи земли половецькые

чьрна земля подъ копыты

костьми была посеяна

а кровию польяна

тоугою възидоша

по роуськеи земли

чьто ми шюмить чьто ми звенить

давеча рано предъ зорями

игорь пълкы заворочаеть

жаль бо емоу

мила брата

вьсеволода

бишася день

бишася дроугыи

третьяго дьни къ полоудьнию

падоша стязи игоревы

тоу ся брата разлоучиста

на березе быстрые каялы

тоу кроваваго вина не доста

тоу пиръ доконьчаша

храбрии роусичи

сваты попоиша

а сами полегоша

за землю роуськоую

ничить трава жалощами

а древо ся тоугою

къ земли преклонило

ОУже бо братие

невеселая година въстала

оуже поустыни силоу прикрыла

въстала обида

въ силахъ дажьбожа въноука

въстоупила девою

на землю трояню

въсплескала лебединыма крылома

на синемь море оу доноу

плещючи оубоуди жирьня веремена

оусобица къняземъ на поганые погыбе

рекоста бо братъ братоу

се мое а то мое же

и начаша кънязи про малое

се великое мълвити

а сами на собе крамолоу ковати

а погании съ вьсехъ странъ

прихождахоу съ победами

на землю роуськоую

О далече заиде соколъ

пътиць бья къ морю

а игорева храбраго

пълкоу не кресити

за нимь кликноу карна

и жьля поскочи

по роуськеи земли

смагоу людемъ мычючи

въ пламяне розе

жены роуськые въсплакаша^ся а рькоучи

оуже намъ своихъ милыхъ ладъ

ни мыслию съмыслити

ни доумою съдоумати

ни очима съглядати

а злата и сьребра

ни мало того потрепати

а въстона бо братие

кыевъ тоугою

а чьрниговъ напастьми

тоска разлияся по роуськеи земли

печаль жирьна тече

середь земли роуськые

а кънязи сами на собе

крамолоу ковахоу

а погании сами

победами нарищюще

на роуськоую землю

емляхоу дань по беле отъ двора

ЧЕТВЕРТАЯ ПЕСНЬ

От зари до вечера,

с вечера до зари

летят калёные стрелы,

сабли гремят о шлемы,

копья трещат харалужные

вό поле незнаемом

среди Половецкой земли.

Чернá земля засеяна

костьми под копыта,

а кровью полѝта.

Прорасти тоске

по Русской земле!

Что мне шумит, что мне звенит

рано пред зорями дáвеча?

Игорь полки поворачивает:

жаль ему

брата милого

Всеволода Святославича.

День бились.

Другой бились.

А на третий день к полýдню

стяги Игоревы пали.

Так на быстрой на Каяле

разлучился с братом брат –

им кровавого вина не хватило.

Так и храброе войско

пир завершило –

сватов напоили,

а сами полегли

за Русскую землю.

Травы пожухли от жалости,

а Древо в тоске

приклонилось к земле.

Братья! Уже настала

невеселая година –

немощь силу сломила.

Вот и встала Обида

в стане внука Даждьбόга

да по земле Трояна

девою побрела.

Восплескала лебедиными крыльями

у Дона на синем море,

так и замутила благие времена.

Ибо князья с погаными брань прекратили.

Брат говорит брату:

– И твоё, мол, – тоже моё!

Тогда же князья про малое

промолвили: – Вот великое!..

И каждый выковал крамолу на себя.

А поганые набегами

рыщут с победами

по тебе, Русская земля.

О, слишком далеко сокол залетел,

побивая птиц – до мόря,

а храброй рати Игоря

уже не воскресить!

Кáрна с кликом кинулась,

за ней Жéля ринулась

по Русской земле,

сея людям смагу

из огненного рога.

И заголосили жёны русские:

– Уже нам наших милых-любимых

ни мыслию смыслить,

ни думою сдумать,

ни очами увидать!

А сéребром да златом

вовек не поиграть!

Ибо Киев, братья,

стал в скорбях стонать,

а Чернигов стонет от напастей.

Так по Русской земле разлилась тоска,

и печаль течет густа

по земле по Русской.

Но сами князья

куют крамолу на себя,

а поганые набегами

приходят с победами

на Русскую землю –

подавай им белку от каждого двора!

V

Та бо дъва храбрая святъславлича

игорь и вьсеволодъ

оуже лъжю оубоуди^ста

котороую то бяше оусъпилъ

отець ею святъславъ

грозьныи великыи кыевьскыи

грозою бяшеть притрепеталъ

своими сильными пълкы

и харалоужьными мечи

настоупи на землю половецькоую

притопъта хълми и яроугы,

възмоути рекы и озера

исоуши потокы и болота

а поганаго кобяка из лоукоу моря

отъ железьныхъ великыхъ

пълковъ половецькыхъ

яко вихърь вытърже

и падеся кобякъ въ граде кыеве

въ гридьнице святъславли

тоу немьци и венедици

тоу греци и морава

поють славоу святъславлю

кають кънязя игоря

иже погроузи жиръ

во дъне каялы

рекы половецькые

роуськаго злата насыпаше

тоу игорь кънязь выседе

из седьла злата

а въ седьло кощиево

оуныша бо градомъ забралы

а веселие пониче

А святъславъ моутенъ сонъ виде

въ кыеве на горахъ

си ночь съ вечера

одевахоуть мя рече

чьрною паполомою

на кровати тисове

чьрпахоуть ми синее вино

съ троудомь съмешено

сыпахоуть ми тъщими тоулы

поганыхъ тълковинъ

великыи женьчюгъ на лоно

и негоують мя

оуже дъскы бес кнеса въ моемь

тереме златовьрсемь

вьсю нощь съ вечера

боусови врани

възграяхоу оу плесьньска на болони

беша дебрь^скы сани

и несоша^ся къ синемоу морю

И рькоша бояре кънязю

оуже къняже тоуга оумъ полонила

се бо дъва сокола сълетеста

съ отьня стола злата

поискати града тьмоутороканя

а любо испити шеломомь доноу

оуже соколома крильца припешали

поганыхъ саблями

а самою опоуташа

въ поутины железьны

темьно бо бе въ третеи день

дъва сълньца померкоста

оба багряная стълпа погасоста

и съ нима молодая месяца

олегъ и святъславъ

тьмою ся поволокоста

на реце на каяле

тьма светъ покрыла

по роуськеи земли

простьрошася половьци

акы пардоуше гнездо

и въ море погроузиста

и великое боуиство

подаста хынови

оуже сънесеся хоула на хвалоу

оуже тресноу ноужа на волю

оуже вьржеся дивъ на землю

се бо готьскые красьные девы

въспеша на березе синемоу морю

звоня роуськымь златомь

поють веремя боусово

лелеють месть шароканю

а мы оуже дроужина жадьни веселия

ПЯТАЯ ПЕСНЬ

Вот как двое храбрых Святославичей,

Игорь и Всеволод,

неправду пробудили,

а было усыпил её

отец их Святослав –

грозный, великий, Киевский!

Распрю в трепет вверг грозой –

харалужными мечами

да могучими полками

наступил на Поле Половецкое,

притоптал холмы и овраги,

замутил озёра и реки,

иссушил потоки и болота.

А  потом и Кобякá

от лукоморья – в облака

исторг, как вихрь,

из строя железных полков половецких,

и в Киеве Кобяк упал сам не свой

в гриднице Святославовой.

Тут немцы и венецийцы,

морáва и греки,

славу Святославу пели,

князя Игоря кáяли,

дескать, русское обилье

утопил он на дне

реки половецкой Каялы,

завалив ее русским золотом.

Тут-то князь и пересел

из седла златого –

в невольничье седло.

Городские приуныли забрáла.

Веселье увяло.

Мутный сон приснился Святославу

в Киеве на горах:

– Всю ночь, – говорит –

обряжали меня

чёрной паполόмой

на тѝсовой кровати,

чéрпали мне синее вино,

с зельем оно перемешено.

Из худых колчáнов

толковѝнов поганых

крупным жемчугом лоно посыпáли,

всё-то меня ублажали...

А где был князёк – там прореха.

Уже терем златоверхий мой без верха!

И всю ночь кричали серые вόроны

На лугах плеснéсских за гόродом...

А как тронулись сани смертные –

Тут и сами дебри Кисáнские

поскакали к синему морю!..

И бояре князю сказали:

– Полонила, князь, твой разум кручина!

То с престола отцова высокого

слетели два сόкола

Тмуторокань добыть,

либо Дону шлемами испить.

Тем соколикам крылышки подрéзали

саблями половецкими,

а самих опутали

железными путами.

Было в третий день темно,

ибо два солнца померкли,

два багряных столпа погасли,

а младые месяцы

уже и не светятся,

тьмою заволоклись...

На реке на Каяле

тьма свет одолела,

половцы рыщут

в Русской земле,

точно выводок пáрдусов.

...закатились зá море

Олег и Святослав,

силу великую хѝновам придав!

Уже напала хула на хвалу,

уже насело насилье на волю,

уже накинулся Див на землю.

Тут и готские красны-дéвицы

перед синим морем распелися,

русским золотом позванивая,

время Бýсово нахваливая,

лелеют месть за хана Шарукáна,

а нам, дружине, ужé не вéсело.

VI

Тогда великыи святъславъ

изрони злато слово

съ слезами съмешено и рече

о моя сыновьча

игорю и вьсеволоде

рано еста начала

половецькоую землю

мечи цвелити

а собе славы искати

нъ нечестьно одолесте

нечестьно бо кровь

поганоую пролиясте

ваю храбрая сьрдьца

въ жестоцемь харалоузе съковане

а въ боуести закалене

се ли сътвористе

моеи сьребренеи седине

а оуже не вижю власти

сильнаго и богатаго и мъноговои

брата моего ярослава

съ чьрниговьскыми былями

съ могоуты и съ татраны

и съ шельбиры и съ топчакы

и съ ревоугы и съ ольберы

тии бо беc щитовъ

съ засапожьникы

кликомь пълкы побеждають

звонячи въ прадедьнюю славоу

нъ рекосте

моужаиме ся сами

передьнюю славоу сами похытимъ

а задьнею ся сами поделимъ

а чи диво ся братие

староу помолодити

коли соколъ въ мытехъ бываеть

высоко пътиць възбиваеть

не дасть гнезда своего въ обидоу

нъ се зъло къняжье ми непособие

на ниче ся годины обратиша

се оу римъ кричать

подъ саблями половецькыми

а володимеръ подъ ранами

тоуга и тоска сыноу глебовоу

великыи къняже вьсеволоде

не мыслию ти прелетети издалеча

отьня злата стола поблюсти

ты бо можеши вългоу веслы раскропити

а донъ шеломы выльяти

аже бы ты былъ то была бы

чага по ногате

а кощеи по резане

ты бо можеши посоухоу

живыми шереширы стреляти

оудалыми сыны глебовы

Ты боуи рюриче и давыде

не ваю ли бояре

злачеными шеломы

по крови плаваша

не ваю ли храбрая дроужина

рыкають акы тоури

ранены саблями калеными

на поле незнаеме

въстоупита господина

въ злата стремени

за обидоу сего времени

за землю роуськоую

за раны игоревы

боуего святъславлича

галичькъи осмомысле ярославе

высоко седиши на своемь

златокованемь столе

подъперъ горы оугорьскые

своими железьными пълкы

застоупивъ королеви поуть

затворивъ доунаю ворота

меча беремены черезъ облакы

соуды рядя до доуная

грозы твое по землямъ текоуть

отъворяеши кыевоу врата

стреляеши съ отьня злата стола

салътаны за землями

стреляи господине коньчака

поганаго кощея

за землю роуськоую

за раны игоревы

боуего святъславлича

А ты боуи романе и мьстиславе

храбрая мысль носить

ваю оумъ на дело

высоко плаваеши на дело въ боуести

яко соколъ на ветрехъ ширяяся

хотя пътицю въ боуистве одолети

соуть бо оу ваю железьныи папорзи

подъ шеломы латиньскыми

теми тресноу земля и мъногы страны

хынова литъва ятвязи деремела

и половьци соулици свое повьргоша

а главы свое поклониша

подъ тые мечи харалоужьные

нъ оуже къняже

игорю оутьрпе сълньцю светъ

а дерево не бологомь листъвие сърони

по ръси и по соуле грады поделиша

а игорева храбраго пълкоу не кресити

донъ ти къняже кличеть

и зоветь кънязи на победоу

ольговичи храбрии кънязи

доспели на брань

инъгварь и вьсеволодъ

и вьси трие мьстиславличи

не хоудà гнезда шестокрильци

непобедьными жеребии

собе власти расхытисте

кое ваши златии шеломы

и соулици ляцькые и щиты

загородите полю ворота 

своими острыми стрелами

за землю роуськоую

за раны игоревы

боуего святъславлича

ШЕСТАЯ ПЕСНЬ

Тут Великий Святослав

изронил злато-слово,

со слезами его смешав:

– Что же вы, мои детушки,

Игорь и Всеволод,

рановато стали

Полю Половецкому

мечами досаждать,

славу себе добывать...

Ведь не с честью воевали,

не по чести проливали

кровь поганых!

Ваши храбрые сердца

в булате жарком выкованы,

бранями закалены...

Что ж не пощадили

серебряной моей седины?

А уже не вижу власти

многоратного и богатого

Ярослава, брата моего,

с черниговскими боярами,

шельбѝрами и татрáнами,

ревýгами и ольбéрами,

могýтами и топчакáми!

Им не надо щитов –

с засапожными ножами

в поле кликом побеждают

в славу прáдедов звоня.

Но двое решили:

– Мы сами большие!

Похитим славу прошлую –

поделим грядущую!

Эко диво, братья, впредь

старому помолодеть!

Побывает в линьке сокол –

побивает птиц высόко,

не дает в обиду гнезда.

Вот где зло: мне не в помощь князья.

Обратились времена наизнанку.

Возле Римова кричат

под саблями погаными,

а Владимир – под ранами.

Сыну Глебову – тоска и печаль.

Князь Великий Всеволод!

Даже ведь и в мыслях не летишь издалекá

отчий злат-престол защитить,

а ведь можешь вёслами Волгу расплескать,

шлемами Дон вычерпать!..

Áбы да кабы тут был бы ты, –

пошла б раба по ногáте,

а кощей-невольник по рéзане.

Ты же можешь посуху

стрелять живыми шерешѝрами –

удалыми рязанскими Глебовичами!

А ты, Бýй Рюрик, и ты, Давыд!

Не ваши ли бояре

в золочёных шлемах

плавали по крόви?

Не ваши ли храбрые дружинники

ревели турами ранеными

под саблями погаными

на поле незнаемом?

Встаньте, князья,

вступите в злато-стремя –

за попранное время,

за землю Русскую,

за раны Игоря –

встаньте, князья!

А ты, Осмомысл Ярослав!

Восседаешь высокό

на галицком престоле златокованном!

Ты Угόрские горы клюками подпёр –

своими полками железными,

путь королю преступая,

Дунай затворяя,

мечешь глыбы свысока через облака

и суды рядишь до Дуная.

И гремит над землями воля твоя.

Ты Киеву врата отворял,

в дальних землях салтанов стрелял

с отцова злата-престола.

Так стреляй же, Кончакá,

поганого кочевника!

За землю Русскую,

за раны Игоря –

встань, князь!

Храбрый Роман и Мстислав!

Мысли ваши стремглав

ум переносит в дело.

Вы на битву высόко летите,

на ветрáх, словно сόколы, парите,

дабы удалью птиц превзойти.

Есть у вас и плечи железные

под шлемами латинскими,

и земля от них просела, страны треснули,

а Литва и Хѝнова, Ятвяги и Дремéла,

и половцы копья роняли,

а головы преклоняли

под ваши мечи харалужные.

Но уже для Игоря

солнца свет не светел,

а древо листву не добром уронило.

По Сулé да пό Роси города поделены,

а храброй рати Игоря вовек не воскресить!

Дон взывает к вам, князья,

зовет на победу,

а доблестные Óльговичи

на брань подоспели...

Ингварь-князь и Всеволод,

и трое Мстиславичей,

не худà гнезда шестикрыличи!

Вы-то в победных жребиях

уделов не добывали...

Где же ваши копья ляшские?

Что стало с вашими шлемами?

Загородите Полю ворота

своими острыми стрéлами

за землю Русскую,

за раны Игоря,

славного Святославича!

VII

ОУже бо соула не течеть

сьребреными строуями

къ градо^мъ переяславля

и двина болотомь течеть

онымъ грозьнымъ полочаномъ

подъ кликомь поганыхъ

единъ же изяславъ

сынъ васильковъ

позвони своими острыми мечи

о шеломы о литовьскые

притрепа славоу

дедоу своемоу вьсеславоу

а самъ подъ чьрлеными щиты

на кроваве траве

притрепанъ литовьскыми мечи

и съхоти ю на кровъ

ать и рекъ^мо

дроужиноу твою къняже

пътице крилы приоде^ша

а звери кровь полизаша

не быс^ть тоу брата брячяслава

ни дроугаго вьсеволода

единъ же изрони женьчюжьноу доушю

ис храбра тела черезъ злато ожерелие

оунылы голоси пониче веселие

троубы троубять городеньскые

ярославли и вьси въноуци вьсеславли

оуже понизите стязи свои

воньзите свои мечи вережени

оуже бо выскочисте из дедьнее славы

вы бо своими крамолами

начасте наводити поганые

на землю роуськоую

на жизнь вьсеславлю

которое бо беше насилие

отъ земли половецькые

На седьмомь веце трояни

вьрже вьсеславъ жеребии

о девицю собе любоу

тъи клюками подъпьръся окони

искочи къ градоу кыевоу

и дотъчеся строужиемь

злата стола кыевьскаго

скочи отъ нихъ лютымь зверемь

въ пълъночи из белагорода

обесися сине мьгле

оутърже вазни съ три коусы

отъвори ворота новоугородоу

расшибе славоу ярославоу

скочи вълкомь до немигы съ доудоутокъ

на немизе снопы стелють головами

молотять чепы харалоужьными

на тоце животъ кладоуть

веють доушю отъ тела

немизе кровави берези

не бологомь бяхоуть посеяни

посеяни костьми роуськыхъ сыновъ

вьсеславъ кънязь людемъ соудяше

къняземъ грады рядяше

а самъ въ ночь вълкомь рискаше

ис кыева дорискаше

до коуръ тьмоутороканя

великомоу хърсови

вълкомь поуть прерискаше

томоу въ полотьске позвониша заоутренюю

рано у святые софеи въ колоколы

а онъ въ Кыеве звонъ слыша

аще и веща доуша въ дроузе теле

нъ часто беды страдаше

томоу вещеи боянъ

и пьрвое припевъкоу съмысленыи рече

ни хытроу, ни гораздоу

ни пътицю гораздоу

соуда божия не миноути

О стонати роуськеи земли

помяноувъше пьрвоую годиноу

и пьрвыхъ кънязеи

того стараго владимера

не льзе бе пригвоздити

къ горамъ кыевьскымъ

сего бо ныне сташа

стязи рюрикови

а дроузии давидови

нъ розено ся имъ хоботы пашють

копия поють

СЕДЬМАЯ ПЕСНЬ

А уже и не журчат

струи Сýлы серебром

для градов Переяславских,

и под топотом поганых

потекла Двина болотом

для могучих полочáн.

И лишь Изяслав,

сын Василькόв,

один позвенел мечами острыми

о шлемы литовские.

Прирубил он славу

к славе деда Всеслава

и под красными щитами

литовскими мечами

сам подрублен на траву кровавую.

Хотел ею укрыться…

А про то говорится:

– Княже, твою дружину

птицы приодели крылáми,

ну а звери кровь зализали.

Не было с ним брата Всеволода

и брата Брячислава рядом не было.

Так жемчужную душу из храброго тела

он один изронил через злато-ожерелье.

Голоса приуныли. Поникло веселье.

Трубы трубят городéнские:

Внуки Ярослава и Всеслава!

Стяги свои склоните,

мечи оскверненные в землю вонзите!

Славу прадедов попрали

и крамолами своими

наводить поганых стали

на землю Русскую,

на нивы Полоцка!

Обернулись ваши распри

насильем от половца.

На седьмом Трояновом веку

бросил жребий Всеслав

на девицу, дескать!

Он обманом за клюку ухватился,

той клюкой за коней уцепился,

наскочил на Киев – и дрéвком

доткнулся злата-престола.

Лютым зверем отскочил в полýночи,

бросив киевлян у Бел-гόрода,

обернулся синей мглой

да и взял ворожбой –

в три удара отворил врата Новгорода,

расшиб славу Ярослава, но волком бежал,

до реки Немиги с Дудýток.

На Немиге стелят головы снопами,

молотят харалужными цепами,

жизнь положив на ток,

отвевают душу от тела.

У Немиги-реки берега в крови –

не добром они были засеяны,

засеяны костьми русских сынов.

Князь Всеслав людям суд судил,

князьям города рядил,

а потом в полýночи по-волчьи скакал,

прежде пенья петушиного –

от самого Киева

поспевал до стен Тмуторокáни,

волком путь перебегал великому Хόрсу.

Ему в Полоцке колокола Святой Софии

рано-пόутру к заутрене звонили,

а όн-то в Киеве звόн тот слушал.

Хоть и вещую душу, и два тела имел –

множество бед претерпел.

А ему ещё вот что вещий Боян

в давней припевке, мудрый, припел:

– Ни хитрому, ни гораздому,

ни в хитростях птичьих гораздому,

Божьего Суда не миновать!

О, стонать Русской земле,

поминая свое начало

и первых князей!

Того Старого Владимира

к Киевским горам

кто бы смог приковать?

Вот и ныне встали

Рюриковы стяги,

а напротив Давыдовы стоят,

но поврозь плещут их полотнища,

копья поют не в лад.

VIII

На доунаи ярославьнинъ

гласъ^ся слышить

зегъзицею незнаемь

рано кычеть

полечю рече зегъзицею по Доунаеви

омочю роукавъ бебрянъ въ реце въ каяле

оутьроу кънязю кровавые его раны

на жестоцемь его теле

ярославьна рано плачеть

въ поутивли на забрале а рькоучи

о ветре ветрило

чемоу господине

насильно вееши

чемоу мычеши

хыновьскые стрелъкы

на своею нетроудьною крильцю

на моее лады вои

мало ли ти бяшеть горе

подъ облакы веяти

лелеючи корабли на сине море

чемоу господине

мое веселие

по ковылию развея

ярославьна рано плачеть

поутивлю городоу

на забороле а рькоучи

о дънепре словоутицю

ты пробилъ еси каменьные горы

сквозе землю половецькоую

ты лелеялъ еси на собе

святославли насады

до пълкоу Кобякова

възлелеи господине

мою ладоу къ мьне

а быхъ не сълала

къ немоу слезъ

на море рано

ярославьна рано плачеть

въ поутивли на забрале а рькоучи

светьлое и тресветьлое сълньце

вьсемъ тепло и красьно еси

чемоу господине простьре

горячюю свою лоучю на лады вои

въ поле безводьне

жажею имъ лоучи съпряже

тоугою имъ тоулы затъче

Прысноу море полоунощи

идоуть съморци мьглами

игореви кънязю

богъ поуть кажеть

из земли половецькые

на землю роуськоую

къ отьню златоу столоу

погасоша вечероу зори

игорь съпить игорь бъдитъ

игорь мыслию поля меритъ

отъ великаго доноу

до малаго доньца

комонь въ полоуночи

вълоуръ свисноу за рекою

велить кънязю разоумети

кънязю игорю небыть кликноу

стоукноу земля въшюме трава

вежи ся половецькые подвизашася

А игорь кънязь поскочи

горьностаемь къ тростию

и белымь гоголемь на водоу

въвьржеся на бързъ комонь

и скочи съ него босымь вълкомь

и потече къ лоугоу доньца

и полете соколомь подъ мьглами

избивая гоуси и лебеди

заоутрокоу и обедоу и оужине

коли игорь соколомь полете

тогда вълоуръ вълкомь потече

троуся собою стоуденоую росоу

претъргоста бо своя бързая комоня

ВОСЬМАЯ ПЕСНЬ

Это голос Ярославны,

достигая Дуная,

зегзицею незнаемой

взывает, стеная:

– По Дунаю поутрý я зегзицей полечу

белый шёлковый рукав омочу в Каяле

княжьи жаркие раны сама оботру

на теле его болезном!

Ярославна рано-пόутру стенает,

на путивльской стене причитает:

– О Ветер-Ветрѝло,

зачем, господин,

веешь против дружин

лады милого?

Зачем ты несёшь

поганые стрелы

на лёгких своих крылах?

Разве мало тебе было

в вышине под облаками веять,

корабли на синем море лелеять?

Зачем, господин,

радость мою

развеял по ковылю?

Ярославна рано-пόутру стенает,

на путивльской стене

горько причитает:

– О Днепр Славýтич! Ты пробил

каменные горы

в земле Половецкой!

Ты качал на своей спине

до Кобякова стана

ладьи Святослава!

Прилелей, господин,

ладу моего – ко мне,

чтобы слёз не посылала

я к нему в твоей волне

на море рано!

Ярославна рано-пόутру стенает,

на путивльской стене причитает:

– Светлое, тресветлое Солнце!

Всех ты ласкаешь, почему же

палящие лучи простираешь

на воинов мужа?

Жаждой в безводном поле

за что, владыко, луки обессилило,

тоской колчаны заткнуло!

И в полýночи море плеснуло.

Смерчи проходят долу.

Это князю Игорю

путь Господь указывает

из земли Половецкой –

к Русской земле,

к отцову злату-престолу.

К ночи зори догорели –

Игорь спит, да не спит.

Игорь мыслью поля измеряет

от Великого Дона

до Малого Донца.

Вот и коня в полуночи

Овлýр за рекою свистнул,

велит разуметь князю Игорю,

в плену, мол, ему не быть!..

Стукнет земля, травы всшумят,

вежи половецкие прянут назад.

Это Игорь поскакал

горностаем к тростникам,

белым гоголем на воду упал,

бросился на спину бόрзого коня,

быстрым волком с него соскочил

и к излучине Донца поскакал,

и сόколом под тучами полетел,

а гусей-лебедей для себя добывал

к завтраку, обеду и ужину.

Если Игорь полетел сόколом,

Овлур волком потрусѝл пό полю,

и студёную росу на скаку отрясали,

и бόрзых своих коней загнали.

IX

Донець рече

къняже игорю

не мало ти величия

а коньчакоу нелюбия

а роуськеи земли веселия

игорь рече о доньче

не мало ти величия

лелеявъшю кънязя на вълнахъ

стьлавъшю емоу зеленоу травоу

на своихъ сьребреныхъ березехъ

одевавъшю его теплыми мьглами

подъ сению зеленоу древоу

стрежаше его гоголемь на воде

чаицами на строуяхъ

чьрнядьми на ветрехъ

не тако ли рече река стоугна

хоудоу строую имея

пожьръши чюжи роучьи и строугы

ростьрена къ оустоу

оуношю кънязю ростиславоу затвори

дъне при темьне березе

дънепрь темьне березе

плачеться мати ростислав^ля

по оуноши кънязи ростиславе

оуныша цвети жалобою

и древо ся тоугою

къ земли преклонило

А не сорокы вътроскоташа

на следу Игореве

ездить гзакъ съ коньчакомь

тогда врани не граяхоуть

галици помълкоша

сорокы не троскоташа

полозие пълзоша

только дятьлове текътомь

поуть къ реце кажють

соловии веселыми пес^ньми

светъ поведають

мълвить гъза къ коньчакови

аже соколъ къ гнездоу летить

соколича ростреляеве

своими злачеными стрелами

рече коньчакъ ко гъзе

аже соколъ къ гнездоу летить

а ве сокольца опоутаеве

красьною девицею

и рекъ гъзакъ къ коньчакови

аще его опоутаеве красьною девицею

ни нама боудеть сокольца

ни нама красьны девице

то почьноуть наю пътици

бити въ поле половецькомь

Рекъ^ста боянъ и ходына

святъславля пес^нотворьца

стараго веремени

ярославля и ольгова

коганя хоти

тяжько ти голове кроме плечю

зъло ти телоу кроме головы

роуськеи земли без игоря

солньце светиться на небесе

игорь кънязь въ роуськеи земли

девици поють на доунаи

вьються голоси чрезъ море до кыева

игорь едеть по боричевоу

къ святеи богородици пирогощеи

страны ради гради весели

певъше песне старымъ къняземъ

а по томь молодымъ пети

славу игорю свяятъславлич^а

     боуи тоур^у вьсеволод^у

      владимер^у игоревич^у 

здрави кънязи и дроужина

    побарая за христьяны

      на поганые пълкы

        къняземъ слава

           а дроужине

АМИНЬ

<1185>

––––––––––––––––––––––––––––––––––––

е обозначает букву ять

(читается как е)

ОУ – читается как У

Ъ – краткое О

Ь – краткое Е

ДЕВЯТАЯ ПЕСНЬ

Говорил Донец:

– Внемлѝ, Игорь-князь!

Не мало тебе величия,

а Кончакý нелюбия,

а Русской земле веселия!

А Игорь в ответ: – О Малый Донец!

И в тебе немало величия!

Ты лелеял меня на волне ввечерý,

постилал поутрý зелену мураву

на серебряных берегах,

тёплым мороком впрок запеленывая

под сенью древа зелёного,

ты меня стерег гоголем на воде,

чайками на струях,

чернядьми на ветрáх...

Не так ли тощая Стугнá, худая струя,

чужие выпила ручьи,

раскинулась к устью

и подстерегла она

юного князя Ростислава,

на дне у тёмна-брега его затворив!

На Днепре у тёмна-брега

плачет мать Ростислава

в печали по Ростиславу.

Увяли цветы от жалости,

а древо в тоске

приклонилось к земле.

А не сороки то стрекочут –

вслед за Игорем скачут

Гзак и Кончáк.

Вороны тогда не каркали,

галки примолкли,

сороки не трещали –

пόлозы переползали.

Только дятлы перестуком

путь к реке указывают,

соловьи веселым пеньем

свет предсказывают.

Гзак промолвил Кончакý:

– Если сами сокола не поймаем, –

золочёными стрелáми

соколёнка расстреляем.

А Кончак промолвил Гзаку:

– Если сами сокола не пленим, –

мы красою-дéвицей

соколёнка пленим.

И вот так ответил Гзак:

– Если пленим его красою-девицей,

расстанемся и с ним,

и с красою-девицей, –

те же птицы и нас заклюют

в нашем Поле Половецком!

Возгласят Боян и Ходына*,

песнетворцы двух Святославов,

ибо старое время

Ярослава и Олега

пели два любимца государевых:

– ТЯЖКО голове обесплеченной,

ЗЛО и телу обезглавленному, –

РУсской земле без Игоря!

Солнце вновь на небеси,

И князь Игорь на Руси!

ДЕвицы поют на Дунае –

ВЕтер вьет голоса чрез море до Киева.

Игорь едет вниз по Бόричеву Взвόзу

КО Святой Пирогόщей Богородице.

Страны рады, веселы грады!

Пели мы славу князьям былым,

А после – петь молодым

Славу Игоря СВЯТОСЛАВИЧА**,

               Буй Тура Всеволода,

             Владимира Игоревича!

  Будьте же здравы, князья и дружины,

          все, кто встал за христиан,

              пред полками чужими!

               Князей славить станем,

                 а дружину помянем –

АМИНЬ

1970–2005

––––––––––––––––––––––––––––––––––––

* Ходына – сфрагида автора (авторская подпись)

** В 1980-х московский исследователь «Слова»

А.А.Гогешвили обнаружил в этом месте

акторстишную молитву:

Тяжко, зло Руси, Деве икос: спаси Святославича.

Судя по контексту,

Святославичем здесь назван

не Игорь, а сам автор.